Законы об уважении к суду не давали возможность средствам массовой информации в открытую назвать Кристофера Сьюэлл а преследователем до признания его виновным и вынесения приговора, поэтому феномен преследования знаменитостей не обсуждался — по крайней мере относительно случая Кристофера Сьюэлла и Феликса Картера. Когда Кристофер начал отбывать пожизненное заключение за убийство, информационные шлюзы должны были открыться.
Только на самом деле этого не произошло. Шлюзы остались закрытыми.
С той самой минуты, как полиция предъявила ему обвинение седьмого ноября, в среду, Сьюэлл отказался от адвоката, заявив полиции о своем намерении признать себя виновным. Психологическая экспертиза сочла его здоровым, и он предстал перед судом магистратов за совершенное преступление, как и обещал, без защитника. Многие комментаторы обратили внимание на то, что Кристофер, казалось, получал удовольствие от своего недолгого пребывания в суде, от путешествия туда и обратно, ему нравилось, что его сопровождают полицейские и охраняют от репортеров и публики.
В зале для судебных заседаний Сьюэлл оказался перед тремя судьями-магистратами, привыкшими иметь дело с мелкими, не столь громкими делами и потому чрезвычайно взволнованными и ошеломленными всеобщим вниманием. Он назвал свое имя и адрес, произнес «виновен», когда ему предоставили слово для защиты, и на этом первый этап рассмотрения дела закончился. Магистраты распорядились о назначении даты уголовного суда присяжных.
Появление Сьюэлла в уголовном суде сразу же после Нового года оказалось почти таким же формальным.
Кристофер настаивал на том, чтобы его признали виновным, по-прежнему отказывался от адвоката, не просил о смягчении наказания и не желал себя защищать. Присяжным, которые с нетерпением ожидали дня, когда будет рассматриваться это дело, не пришлось даже удаляться для обсуждения.
Таким образом, процесс, обещавший стать одним из самых громких уголовных дел современности, длился ровно столько времени, сколько понадобилось судье, чтобы вынести приговор. Кристофер Сьюэлл прямо со скамьи подсудимых отправился отбывать пожизненное заключение. Было бы некоторым преувеличением сказать, что его это очень радовало, однако, похоже, и расстраивался он не сильно. Скорее всего осужденный выглядел довольным, смирившимся как со своей судьбой, так и со вниманием публики. Звездная игра давалась ему легко.
Тем временем — собственно говоря, с того самого момента, как Сьюэлла арестовали, — пресса начала рыть носом землю. Закон об уважении к суду мог удержать газеты от публикации материалов, способных нарушить объективность судебного процесса, однако не мог запретить их поиск. Когда же дело доходит до раскапывания информации, британская пресса не знает себе равных.
Но даже ей почти ничего не удалось найти.
Журналисты разыскивали и расспрашивали знакомых и друзей Кристофера Сьюэлла. Очень скоро выяснилось, что у него было мало знакомых, а друзей — еще меньше, точнее, никого, кто бы в этом признался. Те же сведения, которые прессе все же удалось получить, почти ничего не сообщали о Кристофере Сьюэлле — оказалось, что он был совершенно ничем не примечателен. И если журналисты надеялись найти в его прошлом нечто, что помогло бы понять причины его странного поведения, то им не повезло. Все говорили о нем как о «слегка странном» человеке, но, конечно, в войне за увеличение тиражей такая характеристика не шла ни в какое сравнение с эпитетами «чокнутый», «сексуально одержимый» или «потенциальный убийца».
Хотя Сьюэлл и был в некотором роде аутсайдером (в том смысле, что мало с кем общался), он не носил куртки военного образца, не обладал обширной коллекцией порнографии (всего лишь видео «Сэнди и студенты»), не читал запоем кровавые романы Свена Хассела о Второй мировой войне и не испытывал нездорового интереса к смерти. Его поведение не вызывало у людей — особенно у женщин — страха, он не играл часами в «Квэйк-3», и у него не было привычки загружать из Интернета точные инструкции, как изготовить бомбу или незаконно проникнуть в компьютерную систему Белого дома.
Естественно, журналисты быстро вышли на след его жены — Саманты.
Она пыталась исчезнуть. Стремясь укрыться от внимания недремлющего ока британской прессы, Саманта сняла домик в Бедфорде. Но для таких опытных ищеек, как британские бульварные газеты, найти ее было плевым делом. Однако разговорить женщину оказалось гораздо труднее, чем найти. Оставаясь равнодушной к все увеличивающимся суммам, которые предлагали ей журналисты, она хранила — и продолжала хранить — молчание.
Конечно же, отсутствие животрепещущих подробностей судебного процесса вкупе с недостатком откровенных интервью означало, что средствам массовой информации придется сделать то, что они делали всегда, когда не хватало жареных фактов, — проанализировать имеющиеся в наличии. Журналисты призвали на помощь специалистов и попросили их прокомментировать тему преследования знаменитостей. В связи с тем, что общественность уже приняла эту концепцию как социальный феномен, эксперты могли рассуждать о ней, используя научную терминологию для описания ее составляющих: эротомания, обсессивное галлюцинаторно-бредовое поведение и т. д.
В статье в журнале «Спектейтор» доктор Д. Б. Хокинс писал:
Из того немногого, что нам известно о Кристофере Сьюэлле, мы тем не менее можем создать портрет человека, имеющего явную проблему с отсутствием признания своего авторитета, отдалившегося от общества индивидуума, который считал — а возможно, и до сих пор считает, — что социальные структуры, нас объединяющие, отторгли его как личность…
Сфокусировавшись на знаменитости, человеке, с которым Сьюэлл явно ощущал близость, он, вероятно, нашел понятный объект для своего гнева и разочарования. Чувства, до поры до времени остававшиеся скрытыми, внезапно вырвались наружу…
Называя Сьюэлла преследователем, мы повинны в том, что слишком легко и быстро причисляем его к этой категории без должных на то оснований. Обсессивный синдром у людей, преследующих знаменитостей, обычно развивается в течение трех лет, первоначально в рамках закона, до тех пор, пока одержимость в тандеме с нарастающим ощущением фрустрации из-за невозможности проникнуть в мир своей жертвы не достигает некоей кульминации, точки, на которой возможно совершение противоправного деяния. Насколько мы знаем, в случае с Кристофером Сьюэллом и Феликсом Картером период развития, по-видимому, необычайно ускорился, так как навязчивая идея относительно певца возникла у Сьюэлла всего лишь за две недели до «совершения противоправного деяния», а именно — убийства. Таким образом, данный случай вряд ли можно классифицировать как классический пример преследования знаменитостей; скорее его следует отнести либо к психологической аномалии, либо считать убийцу не преследователем, одержимым навязчивой идеей, а обозленным человеком, ищущим возможность излить свою ярость.
Меж тем в газете «Таймс» писательница Лорна Куртис призывала к дискуссии, заявляя:
Если мы согласимся с тем, что преследование знаменитостей — эротомания, обсессивное поведение, как бы мы ни называли это явление, — ничто иное, как проявление любви в столь необычной форме, тогда наверняка знаменитостям придется признать, что с их стороны была некоторая доля провокации. Если все их существование направлено на то, чтобы добиться беззаветной, преданной любви публики (хотя нет, не добиться любви, а вымолить ее), то. наверное, неблагодарно жаловаться, когда подобная стратегия приводит к успеху? С каким удивлением, должно быть, они узнают, что обожающие их поклонники — не автоматические устройства для выражения восхищения, способные регулировать его степень по мере необходимости, и что среди них может затесаться некто, лелеющий замыслы об убийстве. Но почему бы и нет? В конце концов, раз уж вы создали гиперареальный мир любви и экзальтированных эмоций и населили его, то не жалуйтесь, когда ваша публика реагирует соответственно. Перефразируя выражение Дениса Хоппера из фильма «Синий бархат»: «Что есть любовное письмо, как не пуля, выпущенная из пистолета?»
