7. Договорился встретиться с дядей Джеком на вокзале в Лестере.
8. Пил много пива, плакал и смотрел детективные сериалы по телевизору, все подряд, кроме «Молчаливого свидетеля» — там главную героиню зовут Сэм. Да, вот так все плохо.
9. Слегка поругался с Джеффом Кларком из-за «Правил кухни». Он решил, что они написаны в снисходительной манере. Кроме того, пара девиц из отдела обиделись на упоминание о тампонах. А еще Джефф считает, что руководителю команды не пристало кипятиться из-за беспорядка на кухне, это дело уборщиц. Кто-то снял листок с «Правилами» и бросил его в раковину, явно чтобы позлить меня.
10. Поговорил по телефону с Сэм. Жена холодно сказала, что у нее все в порядке и она какое-то время побудет у матери, так как ей нужно время, чтобы все обдумать, и, да, кстати, правда ли, что я собираюсь в воскресенье поехать в Лестер? Так как меня не будет, нельзя ли ей воспользоваться возможностью и взять кое-какие вещи? Наверное, мне не нужно было орать, что, раз уж она придет, то пусть забирает и свою гребаную кошку. И было бы намного лучше, если бы я не был так пьян.
11. Побрызгал своим одеколоном на халат Сэм, так как знал, что она его заберет, и хотел, чтобы запах напоминал ей обо мне.
12. См. пункт 8.
13. Оставил прочувствованное послание для Сэм, в котором обещал исправиться. Убедился, что записка надлежащим образом закапана слезами.
14. Долго не мог решить в магазине, что купить в дорогу — четвертинку водки или несколько банок пива. В конечном итоге остановился на пиве, посчитав, что человек, который пьет в поезде водку, — алкоголик. А человек с банкой пива просто пытается в цивилизованной манере скоротать путь.
Выходя из поезда в Лестере, на какой-то момент чувствую себя Гэри Линекером, известным футболистом, — была когда-то реклама картофельных чипсов, в которой он вот так же приезжал на поезде и брел куда глаза глядят, а все встречные его приветствовали. Меня приветствуют тетушка Джин и дядя Джек, и только тут я понимаю, что они мои единственные близкие родственники. Я изо всех сил пытаюсь скрыть, что уже успел набраться, но даже если они это и замечают, то из вежливости ничего не говорят. Подъезжаем к дому, и родственники оставляют меня возле него, обещая вернуться через пару часов, когда перекусят в недорогом ресторанчике и походят по магазинам.
Последний раз я был здесь во время похорон, однако тогда я смотрел только на людей, заполнивших дом, на их сочувственные лица. А теперь стою у порога, подобно подростку из кровавого фильма «ужасов», и меня так же охватывает смутное чувство страха. Еле сдерживаюсь, чтобы не окликнуть: «Эй! Здесь есть кто-нибудь?»
Конечно, внутри очень холодно — кто же будет протапливать дом мертвеца? — и темно, поэтому я включаю свет в коридоре, отметив, насколько привычным кажется это действие. Затем выуживаю из кармана пиджака банку пива, открываю и стою в дверях до тех пор, пока не выпиваю ее всю.
Дом в точности такой, каким он остался в моих воспоминаниях о детстве. Дальше по коридору, слева, находится гостиная. Там стоят книжные стеллажи, телевизор, видеомагнитофон и диван, которому, наверное, не меньше десяти лет. Если идти прямо, то попадешь в кухню, а рядом лестница, ведущая наверх. Именно туда я направляюсь после того, как опустошаю банку и аккуратно ставлю ее на коврик у двери, чтобы выкинуть позже.
Как ни иронично, именно жизненная философия моего отца, некая этика в духе «кончил дело — гуляй смело», гонит меня по ступенькам. Меньше всего на свете мне хочется рыться в его личных вещах. Честно говоря, трудно представить что-нибудь хуже; если бы не пьяный кураж, я бы сейчас перебирал ложки. Но осмотреть отцовские вещи все равно придется, и лучше, чтобы это сделал именно я. Иначе разбираться в его жизни и смерти придется тетушке Джин и дяде Джеку, а вряд ли ему бы это понравилось. Поэтому я поднимаюсь по ступенькам, которые в свое время называл «холм по дороге в Постельшир», а в голове звучат папины слова: «Берись задело, сынок, и выполни его как следует!»
Я начинаю плакать примерно на полпути, но виню в этом выпитое пиво.
Потребовалось всего десять минут, чтобы найти пистолет. Не то чтобы я его искал: до сегодняшнего дня мне и в голову не приходило, что в доме, где я вырос, спрятано огнестрельное оружие. Однако отец был исключительно методичным человеком, слегка помешанным на чистоте и порядке, он немедленно избавлялся от всякого хлама, и поэтому в комнате не так уж и много личных вещей. Я нахожу лишь три обувные коробки и папку с разными документами.
Папка аккуратно заполнена бумажками, которые неизбежно появляются по ходу жизни: паспорт, счета, руководства по эксплуатации, гарантийные талоны к электроприборам… Все разложено по отдельным карманчикам, а те, в свою очередь, аккуратно подписаны шариковой ручкой.
Одна из коробок битком набита фотографиями, и я откладываю ее в сторону, потому что не могу справиться с воспоминаниями, которые нахлынули на меня мощной волной. Вторая коробка, по-видимому, посвящена моей маме. Я вижу письмо, написанное ее почерком, и вытираю слезы, когда кладу эту коробку поверх первой, с фотографиями. Наберусь ли я когда-нибудь мужества, чтобы на них посмотреть? Уже не первый раз жалею о том, что со мной нет Сэм. Она бы помогла мне собраться с духом и взглянуть на письма и фотографии.
Третья коробка тяжелее. В ней лежит оружие.
Пистолет завернут в промасленное, когда-то белое, кухонное полотенце. Я пялюсь на него и чувствую, как дрожат руки. Об оружии мне известно только то, что необходима лицензия и что владелец должен хранить его под замком в безопасном месте. А не в обувной коробке.
Не знаю, чему больше удивляться, то ли тому, что у отца был пистолет, то ли тому, что он нарушил закон.
С благоговейным страхом я вынимаю оружие, держа его обеими руками, как верховный жрец в фильме про Индиану Джонса. Пистолет тяжелый. Я осторожно взвешиваю его, чувствуя тяжесть, затем кладу перед собой на ковер, чтобы как следует рассмотреть, а сам устраиваюсь поудобнее, скрестив ноги.
Видел ли я до того момента настоящее огнестрельное оружие? Конечно, мне доводилось стрелять из пневматического пистолета по банкам из-под газировки. Но этот пистолет, который будто дремлет, укутанный в полотенце, выглядит совершенно иначе. И даже пахнет по-другому — маслянисто, как написали бы в книге. А еще он примерно в два раза больше воздушек, которые мне попадались в детстве.
Я впервые в жизни близко вижу самый настоящий пистолет, из которого можно убить человека. Смешно, в кино и по телевизору оружие показывают так часто, что оно кажется чем-то обыденным, но когда видишь его в реальной жизни, потрясение неизбежно. Я смеюсь — это почти как встретить в своей комнате кинозвезду.
Я слегка разочарован, когда наконец осторожно разворачиваю полотенце и достаю пушку. Она в полном порядке, хотя и не такая крутая, как мне бы хотелось. Конечно, вряд ли стоило ожидать чего-нибудь вроде суперсовременного навороченного «глока», который не могут обнаружить даже металлоискатели в аэропорту, но эта пушка выглядит просто древней. Подобно моему отцу, она принадлежит к другой эпохе. Я видел похожее оружие в фильмах, действие которых происходит где-нибудь в пустыне во время Второй мировой войны. На его рукояти петля, куда можно продеть ремень — если я правильно помню — и повесить оружие на шею, как бинокль.
