Я оказалась внутри мастерской.
Если бы надежда была предметом, она была бы сетью, решила я, делая еще один маленький шаг вперед. Прочной рыболовной сетью. Которая должна спасти тебя, если ты сорвешься и упадешь. Но, когда ты ждешь, что твое тело вот-вот влетит в нее и радостно спружинит, кто-то приходит и распарывает сеть прямо под тобой.
И все, что ты слышишь, пролетая сквозь зияющую дыру, это звук рвущейся сети.
Для меня, например, таким роковым звуком стало гудение. Его издавала стоявшая в комнате машина, та, с помощью которой Лукас меня ремонтировал.
Та, которую, по его словам, они использовали для ликвидации таких, как я.
Лукас повернулся направо — там, перед большим компьютерным монитором на столе, стояли Холланд и Номер Три. Холланд, с его посеребренными сединой волосами и заложенными за спину руками… и мой двойник. Пугающе похожая на меня исправленная версия, которая была одновременно лучше и хуже своей предшественницы — смотря кого спросить.
Номер Три заметила нас и поприветствовала той кошмарно знакомой улыбкой, из-за которой мне хотелось перестать улыбаться раз и навсегда. Но не Холланд. Он не мог не услышать, что мы вошли, но не обернулся. Мелочная демонстрация власти и совершенно ненужное напоминание о своем высоком статусе.
Лукас откашлялся.
— Генерал Холланд? Я привел Ми… Номер Два, — поправился он все тем же угнетающе бесстрастным тоном.
Холланд молчал одну, три, пять секунд, заставляя нас ждать. Тревога скручивала мои внутренности в тугой комок. Потом он произнес: «Отключить питание», — и экран перед ним погас.
Он повернулся кругом, и Номер Три плавно повторила его движение.
Вдруг он громко расхохотался и хлопнул себя по бедру. Его рука была еще более морщинистой, чем лицо, и от старости покрылась пятнами, но была безупречно чистой, с аккуратно остриженными ногтями. Внешность много для него значила.
Внешность, но не чужие жизни. По крайней мере, не моя и не мамина.
Стоящая рядом с ним Номер Три неуверенно улыбнулась. Потом она посмотрела на меня, и ее улыбка расширилась, как будто она предлагала мне присоединиться.
Я вздрогнула и отвернулась, ощущая, насколько это странно — испытывать отвращение при виде собственного лица. Когда я смотрела на Номер Три, я видела не девушку-подростка. В ее глазах я видела отражение собственного внутреннего уродства, собственной ненормальности.
Из нас четверых только Лукас сохранил нейтральное выражение лица.
— Сэр, вы успели прочесть рапорт, который я вам прислал?
— Успел. Тебе есть что добавить?
Холланд пристально посмотрел на Лукаса, приподняв серебристую бровь. Один из солдат позади нас кашлянул.
Наконец ледяная маска на лице Лукаса начала трескаться. Он бросил взгляд на меня, и я увидела неуверенность в его золотистых глазах. Парень перенес вес на здоровую ногу, его грудь поднялась и опустилась, а потом он ответил:
— Нет, сэр.
— Как бы то ни было… я прочел твой отчет. — Холланд покачал головой, и вдруг его глаза сузились. — Что за бред собачий вам рассказывают в этих институтах? Я просил обзор того, как система эмоциональных реакций Номер Два повлияла на ее эффективность в ходе испытаний, а не рассказ об ее — как ты это назвал? — «изобретательности».
Левая рука Лукаса дрогнула, но сам он продолжал стоять совершенно неподвижно.
— Но сэр…
Холланд ударил ладонью по столу, и от неожиданного резкого звука солдаты подскочили, вытянувшись в струнку, а я вздрогнула.
— Молчать, я не закончил. Твой отец вечно делал вам поблажки. Я не раз говорил Джоанне, что он не способен воспитать настоящих мужиков, но она не слушала. И смотри, что получилось. Одного сынка пришлось спасать от позорного увольнения за недостойное поведение, а другой оказался… — Его презрительный взгляд скользнул по Лукасу и остановился на его больной ноге, так что договаривать не понадобилось — все и так поняли, о чем речь.
«Никчемным».
Джоанна — это мама Лукаса? И ради спасения брата от позора Лукас позволил Холланду втянуть себя в этот кошмар?
Я почувствовала, что Лукас напрягся, заметила, как он сжал губы и судорожно согнул пальцы.
Несмотря на все это, его голос был удивительно спокойным:
— Вы просили откровенное мнение, и я вам его предоставил. Если оно не сходится с тем, что вы ожидали услышать, ничем не могу помочь.
Лукас что, пытался меня защитить? Но почему? Его слова на миг ошеломили меня, а потом я ощутила прилив благодарности.
Лукас.
Я только и успела, что мысленно произнести его имя, потому что Холланд за два размашистых шага преодолел расстояние между нами. Когда его толстые пальцы сомкнулись на моем плече, я была готова. В этот раз я даже не вздрогнула. Даже при том, что снова ощутила на себе властную хватку отвращения. От этих мерзких пальцев, которыми он трогал меня как свою собственность. От невыносимо отвратительного запаха мяты со спиртом.
Отвращение никуда не делось, но внутреннее торжество оказалось гораздо сильнее.
Я подняла подбородок и посмотрела Холланду в глаза, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. При этом меня продолжало согревать с головы до ног невероятное открытие.
Лукас пытался меня спасти.
— Лукаса, может, и впечатлили твои нелепые выходки, но меня — нет.
Ноздри Холланда раздувались от гнева, и он сильнее сжал мое плечо.
Этот человек был не из тех, кто позволял кому бы то ни было ставить под сомнение свой авторитет.
Он отпустил меня.
— Тут вот какое дело… — Он замолчал, издав протяжный страдальческий вздох.
— Сэр? — Краем глаза я увидела, как руки Лукаса дрогнули. Это было едва заметное движение, но я его уловила.
Номер Три оставалась на том же самом месте. Ее выражение было спокойным. Нейтральным. Происходящее ее совершенно не тревожило, но во внимательном взгляде было что-то оценивающее.
— Рад, что ты не сдаешь позиций, Лукас. Оказывается, у тебя характер тверже, чем у отца. — Холланд буравил меня взглядом, как будто хотел пробить во мне дыру и посмотреть, как я работаю. — Тем не менее я вынужден признаться, что не разделяю твои взгляды. Неспособность Номер Два держать эмоции под контролем во время работы над поставленной задачей делает ее непредсказуемой в бою, а подобная неуправляемость может поставить под угрозу жизни наших агентов. На такой риск я пойти не готов.
Он отрывисто кивнул в мою сторону. Если подумать, логика в его словах была неопровержима, как бы это ни пугало.
Только вот какое дело — я не хотела работать на правительство. Я просто хотела жить. Но Холланд бы ни за что в жизни этого не понял. В военной службе была вся его жизнь. Глядя на меня, он видел обузу. Напоминание о том, что он допустил промах. А для него огромное значение имела внешняя безупречность.
