— Рианна — так? — все, что я смог сказать, пытаясь показать, что не помню, кто она, пытаясь заставить ее усомниться в том, что я вообще говорил с ее подругой Кам.
— Да, — говорит она и слегка кивает головой. Солнце скрывается за тучей, и я отчетливо вижу ее — сегодня впервые она присутствует в моей жизни, и это заставляет меня улыбаться. Но я слежу за тем, чтобы она этого не заметила.
— Откуда ты?
— Это маленький городок, вряд ли ты о нем слышала, — отвечаю я, но она говорит, что, возможно, его и знает.
Я называю город моей мамы, и Рианна качает головой:
— Да, ты прав — никогда о нем не слышала.
Я рассмеялся. Я и не помню, когда в последний раз за долгое время смеялся так открыто и непринужденно. Я стараюсь об этом не думать, потому что меня это пугает.
— Как тебе здесь? — спрашивает она, поворачиваясь лицом к солнцу, но этого недостаточно, чтобы скрыть от меня ее улыбку. Она улыбается скорее сиянию солнца, чем мне, но это не имеет значения — в любом случае я чувствую себя спокойно.
— Ну не то чтобы очень… — отвечаю я, протягивая руку к травинке, растущей в трещине асфальта; я чувствую, как колется тоненький стебелек, когда я срываю его, и его свежий сок окрашивает мои пальцы в зеленый цвет.
— Ну, здесь не очень, да? — спрашивает она. Я киваю, соглашаясь с ней, но почему-то это место не кажется мне таким уж плохим.
У Рианны такие же духи, как у каждой знакомой мне девчонки в средней школе — слабый аромат спрея от комаров и ванили.
Я отбросил травинку. Она повернула голову, проводив ее взглядом.
Я смотрел на нее, гадая, убежит ли она, если я ее поцелую.
— Проводишь меня до спортзала? — спрашивает она.
Должно быть, растерянность была написана на моем лице, потому что Рианта улыбается и объясняет, что ей надо идти на тренировку и осенью у нее юношеские соревнования. Она смеется, когда я спрашиваю, какие у нее соревнования.
— Гимнастика, — отвечает она. — Я думала, ты в курсе.
Оказывается, есть еще люди, которые этого не знают.
— Ох, извини, — говорю я и чувствую себя виноватым, сам не зная за что.
— Нет, все в порядке. Просто я иногда забываю, что я не только гимнастка. Обычно это все, что обо мне знают люди.
Я киваю, потому что понимаю, как мне кажется, что она имеет в виду. Я знаю, каково это, когда о тебе судят однобоко — что бы ты ни делал, тебя будут воспринимать таким, каким считают. Я очень хочу ей об этом сказать, но не сейчас, не в этот момент, и, похоже, она как будто сама это знает. Она подбирает травинку, отброшенную мной, и накручивает ее на палец, а потом кладет в передний карман своего рюкзака, на котором сломана молния.
Я поднимаюсь вслед за ней, беру сумку, пока она отряхивает свой свитер от пыли, спрашивая меня, не грязная ли спина. Я говорю, что нет.
Мы идем в двух шагах друг от друга.
Мы оба смотрим себе под ноги и дружно поднимаем глаза, чтобы посмотреть на пролетающую над нами птицу.
— Меня зовут Бенджи, — тихо произношу я, когда мы подходим к спортзалу.
— Хм?
— Меня зовут Бенджи.
— Я знаю, — говорит она и уходит вперед на несколько шагов.
Дверъ в спортзал открыта, люди ходят туда-сюда, раскладывая маты, расставляя разные спортивные снаряды — бревно, брусья, коня. Тальк, отряхиваемый с их рук, клубится, как пыльная буря.
— Ты завтра меня проводишь? — спрашивает она, но, не дождавшись ответа, вбегает в зал. Потом оборачивается, видит, как я киваю, и улыбается, отчего веснушки исчезают с ее шек.
Я жду, пока она войдет в раздевалку, смотрю, как закрывается за ней дверь и она исчезает. Потом отхожу от школы — я иду в лес, но я не пойду к Сину и Кейту, не сегодня. Я просто срежу путь к дому отца, где буду ждать завтрашнего дня.
Охота на дичь
04 часа 12 минут. Пятница
За окном разбушевалась гроза, и это разбудило мою маленькую сестру. Я слышу, как она визжит после каждого раската грома, и пытаюсь понять, что же именно меня разбудило — сама гроза или взвизгивания Поли.
И то и другое не дает мне уснуть и не дает догнать меня псам, которые гонятся за мной во сне.
Собаки исчезают, Как только мои глаза привыкают к темноте.
Мой сон — как рисунки в старой пожелтевшей газете: темнота, окутывающая их, — лишь черные чернила.
Во сне я бегаю как кролик — быстро, на четырех лапах, пробираясь через высокую густую траву. Я бегу, словно плыву.
Во сне я всегда остаюсь собой, и тем не менее я — бурый кролик. Я пахну кроликом, поэтому Меня и преследуют собаки.
Внезапная вспышка молнии разрывает темноту комнаты, брызгая в глаза ярким белым светом.
Я отсчитываю паузы между молнией и громом, как меня учила бабушка, когда я был маленьким. Я чувствую, что сейчас что-то случится.
Тысяча — раз.
Тысяча — два.
Тысяча.
— Мама!
Троза ближе, чем в прошлый раз, и Поли тоже кричит громче.
Я слышу шлепанье ее босых ног, когда она бежит по коридору — так же, как я бегу во сне.
Она открывает и закрывает дверь в комнату отца, когда молния оставляет свой огненный след на небе.
Дождь усилился после грозы; миллионы осколков туч каплями оседают на окне, за которым я вижу деревья с раскачивающимися ветвями, в то время как их корни крепко вцепляются в землю. Мне интересно, почему они никогда не отпускают себя, никогда не дают ненастью подхватить себя, чтобы расправить ветви высоко над землей.
Я бы сделал это.
Я бы позволил стихии подхватить меня, как я всегда позволяю псам поймать меня до того как проснусь. У них злой оскал, огненная грива, они оставляют на земле огненный след, когда гонятся за мной.
Я всегда стою на траве, когда они настигают меня, и меня всегда удивляет, что земля вокруг такая ровная — поле простирается до самого горизонта, и ничто не нарушает эту гладь. Меня всегда удивляет, как быстро псы приближаются ко мне, ведь поначалу кажется, что они далеко и бегут медленно.
Я пускаюсь бежать слишком поздно, когда они уже близко — я ощущаю спиной их горячее дыхание и слышу их рычание, похожее на раскаты грома в небе.
Я пытаюсь вилять, кидаюсь то вправо, то влево, комки грязи летят из-под моих лап; отталкиваясь задними лапами, я лечу подобно стреле, пущенной из туго натянутого лука, но это едва спасает меня от их зубов.
Мне некуда деться по пути, нет ни норок, куда можно спрятаться, ни деревьев, на которые можно залезть, и я чувствую, что силы мои ослабевают и они вот-вот настигнут меня.
