— Сходи-ка к ним и разберись.
Я кивнула, с тревогой посмотрела на Поппи и начала пробираться сквозь толпу. Не успела я подойти, как отец Гийома хлопнул Гейба по плечу, взглянул на меня и ушел.
— Привет, Эмма! — тихо поздоровался Гейб, чмокнув меня в обе щеки, и повернулся к сцене, где Гийом проникновенно пел «La Nuit».
Музыка была волшебная, и все в зале завороженно слушали. Кроме Гейба. Новая песня его не волновала — ну да, уж лучше в это время поболтать с человеком, которого мы всячески старались от него оградить.
— Привет, — шепнула я, стараясь не мешать стоящим рядом журналистам. Мне не хотелось отвлекать их от безупречного — пока — выступления. — Как добрался?
— Хорошо, — ответил Гейб. Он посмотрел на сцену, затем снова на меня и улыбнулся. — Спасибо.
— Ты опоздал, — сказала я и тут же пожалела об этом: мои слова прозвучали как упрек.
— А ты заметила?
Я откашлялась и как бы невзначай спросила:
— Ты разговаривал с отцом Гийома?
Гейб замешкался, но вид у него был нисколько не виноватый.
— Да.
— А ведь Поппи просила его не разговаривать с журналистами! — проворчала я, бросив на Гейба сердитый взгляд.
Тот удивился и даже немного обиделся.
— Я вроде бы не простой журналист.
— То, что мы с тобой целовались, еще не значит, что тебе все дозволено! — понизив голос, сказала я.
Гейб опешил.
— Нет, конечно, Эмма!
Прежде чем я успела ответить, «La Nuit» подошла к концу, и Гийом заговорил:
— Огромное спасибо! Мне очень приятно петь для вас. А сейчас я исполню еще одну песню, третью из альбома, которая скоро выйдет вторым синглом. Я назвал ее «Красавица» и сегодня посвящаю ее Эмме, моему агенту по рекламе, которая всегда готова прийти на помощь. Надеюсь, ты улыбаешься, Эмма.
Я изумленно открыла рот, и музыканты заиграли быструю песню о безответной любви к девушке из другой страны. Когда несколько журналистов с любопытством посмотрели на меня, я покраснела.
— Надо же, как мило, — сказал Гейб. — Твоя рок-звезда еще и песни тебе посвящает!
Я удивленно на него посмотрела и выдавила:
— Он не моя рок-звезда!
— Между вами что-то есть? — пристально поглядев мне в глаза, спросил Гейб.
— Что?! Нет!
— Тогда почему он посвящает тебе песни?
Вопрос, надо признать, был разумный. Увы, ответа я не знала.
— Понятия не имею!
Гейб скорчил недовольную гримасу и промолчал.
Я откашлялась и отвела взгляд, надеясь, что он сменит тему. Несколько секунд я рассматривала репортеров — почти все они восхищенно улыбались, слушая Гийома. В камерной обстановке его обаяние действовало особенно сильно, и я точно знала, что половина журналисток сегодня лягут спать влюбленными по уши.
— На какое время у тебя назначено интервью с Гийомом? — спросила я, когда музыканты заиграли тише.
Мне хотелось поговорить на менее щекотливые темы. Но, посмотрев налево, Гейба я не увидела. Он куда-то исчез.
В завершение концерта Гийом ослепительно улыбнулся, помахал рукой и крикнул:
— До скорой встречи!
Он ушел за кулисы, и я вспомнила, что мне некогда волноваться из-за Гейба: надо было проводить Гийома к журналистам.
Поппи ждала меня за сценой.
— Ну? Что сказал Гейб?
— Ничего.
Я отвела глаза.
Она удивленно взглянула на меня и пояснила:
— Я вообще-то о том, почему он разговаривал с отцом Гийома.
— А… ну да. Он не объяснил.
— Странно, — пробормотала Поппи.
В эту минуту из-за кулис вышел Гийом с зачехленной гитарой.
— Я готов к новым подвигам, леди! Как вам мои песенки?
— О, Гийом, они потрясающие! — воскликнула Поппи.
— Merci beaucoup, mademoiselle, — с легким поклоном проговорил Гийом и обратился ко мне: — Et toi? Тебе понравился концерт, Эмма?
— Да, Гийом, ты молодец.
— А посвящение? Что скажешь?
— Ну… — Я не сразу нашлась с ответом — Было очень-очень мило с твоей стороны, Гийом. Большое спасибо.
— Ты красавица, — сказал он, сверля меня взглядом.
Я посмотрела на Поппи — та не сводила глаз с Гийома.
Я кашлянула.
— Э-э, да, спасибо… Ну что, идем по журналистам?
— Ты первая! — весело сказала Поппи, подливая масла в огонь. Она перевела взгляд с меня на Гийома и протянула ему руки. — Давай унесу гитару.
Гийом безропотно отдал Поппи инструмент, а я показала ей язык.
Примерно двадцать минут я водила Гийома от одного журналиста к другому. Все они надели беджики с надписью «Здравствуйте, меня зовут…», на которых значились их имена и названия газет или телеканалов. Поначалу я немного волновалась, ведь наступило время представить людям настоящего, живого Гийома и при этом скрыть, что настоящий Гийом — буйный сумасшедший.
Но свершилось чудо: он вел себя абсолютно нормально. Пожимал руки мужчинам, с англичанами беседовал о футболе, с американцами — о своих поездках в Штаты, а со всеми остальными — о любви к музыке. Заговаривая с женщинами, Гийом включал обаяние на полную катушку: болтал, смеялся и флиртовал так, словно это его ремесло. Впрочем, так оно и было.
Наконец, когда Гийом пожал руки всем журналистам, а Поппи ушла беседовать со знакомой телеведущей из Англии, мы с Гийомом подошли к его отцу, который стоял у барной стойки в конце зала и пил красное вино.
— Эмма, ты еще не знакома с моим отцом? — спросил Гийом по пути к бару.
Я покачала головой.
— С удовольствием вас познакомлю.
Его отец был среднего роста, подтянутый, с худыми дрожащими руками и ярко-зелеными глазами на морщинистом лице. Заметить сходство между отцом и сыном было нетрудно: такие же яркие глаза и копна темных волос, хотя волосы отца уже посеребрила седина. Гийом что-то сказал ему по-французски, потом я услышала свое имя.
— Oui, oui, enchantй, — дружелюбно сказал старик, наклоняясь, чтобы расцеловать меня в обе щеки.
— И мне очень приятно, — с улыбкой ответила я, — Я так рада, что работаю с вашим сыном.
— Он… как это… очин хороши-ий. Очин большой талант.
— Да, вы совершенно правы. Он чудесный. Старик кивнул и улыбнулся.
— Merci beaucoup.
Потом он снова заговорил по-французски, но Гийом, сообразив, что я ничего не понимаю, перешел на английский.
