— Обещаете, что я не упаду?
Он важно кивнул.
— Oui. Почти гарантирую.
Я сделала вид, что не услышала слова «почти», и подошла к окну.
— Держись, Гийом! — не слишком убедительно прокричала я. — Уже иду!
Пятнадцать минут спустя я надела полицейские брюки (к счастью, запасная пара нашлась в чьей-то патрульной машине) и изо всех сил постаралась успокоиться. После того как меня обвязали несколькими веревками и прикрепили к главному канату с помощью хитроумного блока, я медленно двинулась к окну, моля Бога о спасении.
— Ты что-то позеленела, Эмма! — заметил Гийом, когда я поползла по канату.
— Я до смерти боюсь высоты.
Молодой полицейский дал мне перчатки и показал, как правильно переставлять руки. Он пообещал, что даже если я сорвусь, ничего страшного не случится; меня прикрепили и к канату, и к окну, так что я не разобьюсь при всем желании. Зато могу с размаху врезаться в стену. Я старалась об этом не думать.
— Боишься высоты? Да ладно тебе! Оглядись! Смотри, какая красотища!
Я на секунду подняла глаза и убедилась, что Гийом прав. Вид на Эйфелеву башню был замечательный. Впро чем, из квартиры Поппи он тоже был ничего, и я бы предпочла любоваться им оттуда.
В толпе забормотали и стали показывать на меня пальцем. Я тут же вспомнила про Гейба. У него-то денек удался: в UPP несказанно обрадуются новому репортажу.
— Ну все, давай петь, и побыстрее, — сказала я, подобравшись вплотную к Гийому.
— Ты зануда!
Я посмотрела на него сверху вниз и покачала головой. Мало того что я болталась на канате рядом с полоумной рок-звездой, так его ноги еще торчали у меня под носом.
— У тебя носки воняют, — заметила я.
— Грубиянка!
— Грубиянка или нет, а рисковать ради тебя жизнью я не обязана. Петь будем?
— Ладно, ладно, — вздохнул Гийом. — Что споем?
Я закатила глаза.
— Да все равно! Выбери что-нибудь поскорее!
Я не на шутку разнервничалась, и к горлу уже подступала тошнота. Поппи с молодым полицейским не сводили с меня глаз.
— Все нормально? — крикнула Поппи.
Офицер успокаивающе приобнял ее за плечо, и она кокетливо захлопала ресницами. Отлично! Нашла время для флирта!
— Да, все хорошо! — откликнулась я.
— Предлагаю спеть «Щеку к щеке».
Я снова посмотрела на Гийома. Он улыбнулся и погладил себя по щеке — от прихлынувшей к голове крови она была красная, как помидор.
— Фред Астер пел ее в тысяча девятьсот тридцать пятом, и только потом до нее добрался Синатра!
— Хватит с меня Фреда Астера! — простонала я.
— Разумно, — согласился Гийом. — У меня и цилиндра-то с собой нет. А без цилиндра какой я Фред Астер? Знаешь песню «Jackson»? Ее Джонни Кэш с Джун Картер пели.
— Нет.
— A «Islands in the Stream»? Кенни Роджерса и Долли Партон?
— Нет! — закричала я.
Почему француз так хорошо разбирается в кантри?! Гийом призадумался.
— А как насчет «You're the One That I Want»? Из фильма «Бриолин»?
— Надеюсь, ты шутишь, — пробормотала я.
— То есть ты знаешь эту песню?
— Да, знаю.
Только вот петь ее мне вовсе не хотелось.
— Прекрасно, я запеваю! Будет здорово, ты вылитая Оливия Ньютон-Джон!
Я застонала. Гийом обратился к толпе:
— И в завершение концерта я исполню хит из мюзикла «Бриолин» вместе с моим очаровательным агентом по рекламе, Эммой!
Он повторил то же самое по-французски. Люди аплодировали, кричали и визжали, словно на настоящем концерте.
— Они уже в восторге, Эмма! Разве тебе не хорошо?
— Очень хорошо. Просто супер, Гийом, — ответила я, еле сдерживая тошноту.
Он откашлялся и запел:
— Меня бьет дрожь, все сильнее и сильнее! Я теряя-а-а-а-аю контроль!
— Это уж точно, — бросила я.
Гийом состроил мне рожицу и допел куплет.
— Твоя очередь!
Я начала без особого энтузиазма петь слова Оливии Ньютон-Джон.
— Громче, Эмма! — улыбнулся Гийом. — Тебя не слышно!
Я сделала глубокий вдох и допела куплет, чувствуя себя полной дурой.
Толпа ликовала. Каким-то чудом нам с Гийомом удалось спеть все куплеты и припев на разные лады, а под оглушительный рев зрителей даже протянуть финальное «О-о-о». Засверкали вспышки, и я закрыла глаза. Скорее бы этот вечер кончился!
— Эмма, — сказал Гийом, когда крики немного утихли, — у меня вроде голова болит.
— Немудрено, — процедила я, — ты уже два часа висишь вниз головой.
Он немного подумал над моими словами, затем пожал плечами, отчего мы оба закачались из стороны в сторону. Мне стало совсем дурно.
— Наверное, ты права, Эмма. Пора в комнату, да?
— Да-да. Самое время.
Гийом задумался.
— Что ж, полезли! И спасибо тебе!
Как велел полицейский, я попросила Гийома схватиться за мои лодыжки. Он подчинился, и я крикнула спасателям, что мы готовы. Нас медленно потянули за веревку, прикрепленную к моей спине, и через пять мучительно долгих минут мы с Гийомом, замершие в странной позе, были в безопасности.
— Здорово получилось! — воскликнул Гийом, улыбаясь мне, пока полицейские развязывали ему лодыжки Все это время снаружи не утихали вопли толпы. Как только Гийома освободили, он заключил меня в объятия и театрально проговорил: — Ты меня спасла!
Я закатила глаза и скрипнула зубами.
— Полоумный.
Причем я вовсе не шутила.
— Эмма, ты за меня волновалась! — сказал Гийом отступая и глядя мне в глаза.
Я отвернулась и пробормотала:
— Не за тебя, а за альбом!
— Нет, за меня! — весело упорствовал мой подопечный. Он повернулся к Поппи и обнял ее. — Поппи! Эмма меня любит!
Та нахмурилась.
— Тогда она более чокнутая, чем ты сам.
Ришар и Эдгар, приехавшие во время нашего дуэта на канате, увели Гийома по черной лестнице, а мы с Поппи вышли к полицейским, которые сдерживали ораву журналистов.
— Сделаешь заявление? — спросила Поппи шепотом.
— Издеваешься?! Я только что висела над Парижем и пела песню из мюзикла Джона Траволты! Твоя очередь отдуваться.
— Хорошо.
Мы подошли к морю из микрофонов и диктофонов, и Поппи подняла руку, успокаивая толпу.
