Вскоре после того, как дилижанс прибыл в Хоунслоу и его покинули фермер и священник, оставшиеся Тобиас и Мэггс наконец осознали, что дальнейшее путешествие в дилижансе они продолжат, кажется, только вдвоем.
— Что вы обо мне пишете?
Тобиас почувствовал, как краска поднимается к его лицу, как всегда откуда-то от груди.
— Эти записи не касаются вас, Джек.
— Я знаю, что вы пишете обо мне. — Каторжник протянул руку к записной книжке.
— Дорогой друг, это не ваше дело.
— Дайте мне ее, — настаивал Мэггс.
— Нет, сэр.
— Дайте.
Тобиас, поколебавшись, в полном отчаянии начал читать вслух абзац из того, что набросал вчера вечером.
«В районе Кэмдэн-тауна прежде можно было встретить немало известных всем старых чудаков-эксцентриков, но в последнее время, кажется, количество их сильно поубавилось, мы их проспали, и теперь даже „счастливый Джон-Попрыгунчик“, если верить местным жителям, уехал в Швецию развлекать Королевский двор. Но тот, кто интересуется и ищет, может найти в Шейки-Роу ту, которая известна в этих местах как „Женщина-канарейка“».
— Дайте, — продолжал настаивать Джек Мэггс, и у Тобиаса остался лишь один выбор; отдать ему свою книжку, что он и сделал, заложив пальцем страницу с абзацем, который только что прочитал вслух.
С сильно бьющимся сердцем он смотрел, как Джек приблизил ее к своему осунувшемуся лицу.
— Вот видите, — сказал Тоби, — все, как я говорил. — Но Джек с настойчивым упорством прочитал все шестьдесят слов.
— Это старая женщина, — сказал он, не улыбнувшись, на что так надеялся писатель, но не вернул книжку, а продолжал держать ее на коленях.
— Как я вам и сказал, это не о вас.
— Вы здорово высмеяли эту старую курицу, должен заметить. — Каторжник вновь открыл книжку.
— Это комичная личность, Джек.
— Я думал, что я для вас стал комичной фигурой. — Джек медленно перелистывал страницы, а потом остановился. Он смотрел на снабженный пояснениями план камеры в Ньюгейтской тюрьме, в которую Тобиас собирался заточить Софину. На странице справа было начало текста, который он недавно написал.
— Отдайте мою книжку, Джек Мэггс. Будьте добры, пожалуйста.
Мэггс нахмурился, словно смутно осознавал, какая печальная судьба будет рассказана на этой странице. Затем, проведя рукой по лицу, будто снимая с него паутину, он далеко откинул со лба длинные темные волосы и, закрыв книжку, вернул ее повеселевшему владельцу.
— Перед Богом мы все смешны, — заметил Тобиас.
— Мы как мухи перед злыми мальчишками.
У Тоби учащенно билось сердце, когда он перевязывал тесемкой свою записную книжку в красном переплете.
— Если бы вы могли взглянуть на мою жизнь со стороны, вы увидели бы, как она раздвоилась и какую путаницу я сам в нее внес.
Он положил книжку в портфель, закрыл пузырек с чернилами, вытер перо и все это вернул на свои места, а затем перевязал портфель лентой, для большей безопасности скрепил кожаным ремешком, и все это уложил в дорожный чемоданчик.
— Вы парень, который любит планировать, — заметил Мэггс.
— Как планировать? — спросил Тоби, хотя предвидел, к чему приведет этот неизбежный разговор.
— У вас предусмотрено, где место для пера, а где для чернил. Но все-таки я спланировал бы лучше, — сказал Джек. — В колонии я был известен как лучший по этой части.
Он впервые в здравом уме, без гипноза, упомянул перед Тобиасом о своем прошлом.
— Еще до того, как меня помиловали, я был уже известен, как парень, который умеет все спланировать. Я мог подготовить план обеспечения для изыскательской партии и написать все на двадцати страницах, не упустив ни единой нужной детали. Для меня ничего не стоило с другого конца планеты планировать покупку дома на Грэйт-Куин-стрит.
— Какого дома, сэр?
— Бросьте, вы знаете, что этот дом мой.
— Дом Бакла?
— Разве он вам ничего не говорил? Я сосед Бакла, вернее, мог бы быть им.
— Вы сняли дом?
— Купил. У меня безусловное право на эту собственность.
Сказать, что Тобиас был потрясен, значило бы ничего не сказать. Подумать только, этот преступник владеет недвижимостью, а он, Тобиас, вынужден тратить все свое время на комические скетчи или заметку в газету о пожаре в Брайтоне!
— Как я уже сказал, я спланировал это, находясь далеко отсюда. У меня есть адвокат, холостяк, живет в Грейс-Инн. Он присылал мне пять образцов обоев, пока я не выбрал то, что мне нужно.
— Вы сдали дом в аренду Гарри Фиппсу? Тому самому человеку, которого мы сейчас ищем? Он арендатор вашего дома?
Джек Мэггс нахмурился.
— Моя вина, что я не заботился о мистере Фиппсе так же хорошо, как о доме, в котором он живет. Увы, я не сделал этого. В Сиднее я был очень занятым человеком, повседневно занятым своими кирпичами.
— Вы кирпичник?
— Когда меня помиловали, мне дали небольшой грант — участок земли для поощрения моей новой честной жизни. Это были двадцать акров неплодородной земли, поросшей виноградной лозой и каким-то ядовитым кустарником; но под ним оказалась настоящая красная глина.
— На которой ничего не вырастишь.
— Правда, на ней вырастить капусту дело бесполезное, но если у тебя есть нюх, — тут Мэггс выразительно постучал себя по ноздре носа, — то из нее можно изготовить кирпич, и он будет не хуже лондонского. Эта глина принесла мне доход, я стал богатым, мистер Отс. В Сиднее у меня большой особняк. Глина дала мне деньги для покупки дома в Лондоне на Грэйт-Куин-стрит. И тут, как я уже говорил, я стал обустраивать его. Купил обои, фарфор, лучшие персидские ковры.
— Большая удача для вашего арендатора, что ему попался такой домовладелец!
— Мистер Фиппс писал мне откровенные и уважительные письма. Я только жалею, что не нашел времени быть с ним столь же откровенным.
— Почему жалеете?
— Потому, парень, что теперь мучаюсь от того, что для него я остался всего лишь обыкновенным вором.
Мэггс отвернулся и стал смотреть в окно, оставив Тобиаса ломать голову: зачем придавать значение тому, что думает о тебе твой арендатор?
— Я не ваш комический герой, мистер Отс.
— В каком смысле?
— В таком, в каком вы понимаете вашу старую курицу, Женщину-канарейку. У вас есть для нее жестяная коробка?
— Жестяная коробка, Джек?
— Такая, какую вы припасли для меня. Жестяная коробка, в которых вы держите демонов, извлеченных из меня вашими магнитами.
— У меня есть Бегемон и Дабарейел, крепко запертые и прочно спрятанные. Но с собой по дорогам я их не вожу.
