— Убить? — Констебл невольно вспомнил о тех, у кого были такие же секреты, как и у него: лейтенанта Джона Хепберна, барабанщика Томаса Уайта и других отличных ребят, которых судили и признали виновными. После Ньюгейта они канули в Лету. — Вы хотите сказать, что всех их ждала виселица?
— Нет, нет, — нетерпеливо отмахнулся Мэггс. — Выслушайте меня: если вы знаете что-то такое же опасное, как то, что теперь знаете обо мне, значит, вы опасны для меня.
— Вы можете быть откровенны со мной, Джек.
— Я стараюсь, Эдди. Слушайте дальше: в колонии Моретон-Бэй все заключенные шпионили друг за другом. Таким образом им удавалось держать нас в ежовых рукавицах. Если бы мы с вами были приятелями там, то вы обязаны были бы рассказать мне свой секрет, если случайно узнали мой. Мы были бы тогда в одинаковом положении.
— Джек, вы никак исповедуетесь?
— Нет. Я хочу поторговаться с вами. Я расскажу вам свой секрет.
— Но вы уже рассказали.
— Теперь мне нужен ваш секрет. Я заплачу за него вдвойне.
— У меня нет секретов, — осторожно сказал Констебл. — Какой секрет?
— Тот, что я увидел на вашем лице, когда вы вошли в спальню мистера Спинкса.
— Вы считаете, что мой секрет был написан на моем лице?
— Да.
— Он был в моем поведении? Или в том, как я говорил?
— Он был на вашем лице.
— Так очевидно?
— Так очевидно.
— Что же вы мне скажете?
— А то, что Генри Фиппс мой сын.
— Ваш сын? — Констебл растерялся. — Вы хотите сказать, что он для вас вроде сына? Как бы сын?
— Смысл этого слова достаточно ясен.
— Вы хотите сказать, что он ваше родное дитя? Или вы, как старший по возрасту, стали для него, младшего, как бы отцом… в большинстве случаев.
— Как бы это ни называлось, здесь все совершенно ясно, — сказал Мэггс, и Констебл понял, что ему придется выдержать его потемневший взволнованный взгляд.
— Генри боится меня, не так ли? — потребовал ответа Мэггс. — Ваши друзья видели его, так?
Констебл колебался.
— Тогда они должны сказать ему, что не следует бояться Джека. Я его отец. Я скорее умру, чем причиню ему зло.
— А его мать? — осторожно спросил Констебл. — Где она?
— Мы никогда с нею не встречались.
— Значит, вы не можете утверждать, что он ваш сын.
— Не будьте таким тупоголовым, — оборвал его Мэггс. — Я ясно сказал. А теперь рассказывайте мне свой секрет.
Последовала долгая пауза, а затем, сильно сконфузившись, Констебл принялся вытаскивать из котла первую простыню и направлять ее в отжимной каток.
— Мой секрет вам не понравится, — наконец сказал он.
— Понравится не понравится, все равно говорите. — Мэггс подошел к катку и, взявшись за ручку, стал медленно вертеть его. Оба мужчины сосредоточенно следили за тем, как зажатая в тисках все еще дымящаяся простыня постепенно выпрямляется и, отжатая, аккуратно ложится в каменное корыто.
— Мой секрет?
— Да.
— Вы мне нравитесь, — сказал Констебл. Каток остановился.
— Я вам нравлюсь? — растерянно спросил Мэггс.
— Да, нравитесь.
— Значит, вот что было у вас на уме, когда вы вошли в комнату Спинкса? Я вам нравлюсь?
— Да, именно так.
Но тут, в самый деликатный момент их разговора, он был прерван громким, полным отчаяния плачем. Оба мужчины выбежали во дворик узнать, что случилось, и увидели Мерси Ларкин в окне спальни мистера Спинкса.
— О Господи, — кричала она, — скорее, скорее. Мистеру Спинксу плохо!
Джек остановил Констебла за плечо.
— Скажи мне… ваши друзья видели моего Генри? Он не хочет встретиться со мной? В этом ваш секрет?
Констебл по натуре не был лжецом, и, глядя в эти спрятанные под нависшими бровями жадно ждущие ответа глаза, ему более всего хотелось сказать правду. Но он боялся: когда Генри Фиппс найдется, Джек Мэггс будет потерян.
Поэтому он соврал.
— Нет, — сказал он, прямо глядя Мэггсу в глаза. — Клянусь. Они не нашли его.
Глава 48
В три часа пополудни в этот первый день мая Джек Мэггс нашел маленького бакалейщика в его спальне, прячущегося от весеннего солнца у плохо растопленного и дымящего камина. Шторы на окнах были задернуты, горели свечи, а мистер Бакл в шелковом вышитом шлафроке сидел, уткнув свой острый нос в раскрытую книгу. В комнате стоял резкий и неприятный запах. Мэггс вскоре понял его причину: на подносе рядом со стаканом вина, прямо под рукой у хозяина лежал желтый кусок сыра «Стилтон». Мистер Бакл, увидев в комнате Мэггса, вскочил так быстро, что чуть не смахнул на пол поднос.
— Кто здесь? — громко спросил лакей, услышав шум. Когда мистер Бакл в испуге метнулся к камину, его шлепанцы с острыми загнутыми носками, похожие на восточные джонки, сверкнули из-под брючных манжет. Они были настолько необычными, что на мгновение привлекли внимание Мэггса; это дало Баклу время схватить угрожающего вида кочергу и спрятать ее, прижав сзади к ноге.
— Не надо бояться меня, мистер Бакл, — успокоил его Мэггс.
— Бояться? — язвительно переспросил мистер Бакл, пятясь к шкафу.
— Сядьте, прошу вас, ваша светлость.
Мистер Бакл вынул из-за спины спрятанную кочергу и, чтобы оправдать себя, принялся ворошить угли в камине.
— Сядьте.
Мистер Бакл неожиданно послушался его и сел:
— Да?
— Это касается хрипов мистера Спинкса, сэр.
— Хрипов?
Мэггс с удивлением заметил, как испуганные глаза хозяина вдруг стали холодными, а манеры официальными.
— Вы хотите сказать, кашель?
— Хрипы есть хрипы. Тут нет никаких сомнений. Нам лучше позвать доктора и как можно скорее.
— А что кроме кашля?
Когда Мэггс начал рассказывать ему о симптомах, мистер Бакл слушал его, чуть склонив голову набок и сложив руки на коленях. Казалось, что он полон сочувствия, но вскоре стало ясно, что хотя он сначала испугался и встревожился, по сути, его мало беспокоило состояние мистера Спинкса.
Когда Мэггс попытался уговорить его навестить больного и убедиться самому, в каком он состоянии, мистер Бакл вместо ответа еще глубже вдавил свой тощий зад в кресло.
— А где же мистер Отс? — наконец крикнул он. — Что мы с вами будем там делать?
— В каком смысле?
— Я был бы глупцом, если бы сам, без разрешения мистера Отса, бросился искать врача.
