Это был высокий, хорошо сложенный молодой мужчина приятной наружности. У него были прямые светлые волосы, длинные бакенбарды, красивый прямой нос и чистые голубые глаза, но что касается его рта — самой выразительной и переменчивой детали его физиономии, — то привлекая обаятельностью улыбки, он тут же мог оттолкнуть откровенной грубостью и неприязнью.
Сейчас же он недружелюбно покосился на Констебла.
— Вы не тот парень с Грэйт-Куин-стрит?
— Мне кажется, вы хорошо знаете меня, сэр.
— «Скаковая лошадь», а?
Эдвард Констебл недобро сжал рот. Генри Фиппс не настолько был пьян, чтобы не заметить этого.
— Господи, — проворчал он, закрыв глаза, — прошу, пожалуйста, не изображайте из себя лакея.
— А я и есть лакей, сэр, у вас есть причина это вспомнить.
Генри Фиппс открыл глаза настолько, насколько нужно было, чтобы получше оценить Констебла.
— Меня зовут Эдвард Констебл. Человек, который умер, был моим другом.
Фиппс нагнулся ближе к Констеблу и заговорил тише, чем начал:
— Как я уже вам сказал, я не намерен больше обсуждать этот случай. — Он сделал движение, словно хотел встать.
— Сидите, сэр. Я пришел по другому делу.
Мистер Фиппс облегченно вздохнул.
— Может, вы обвините меня за вчерашний дождь? Что ж, я в этом виновен, сэр. Я слишком высок ростом. Вполне возможно, я растревожил небеса.
— Нет, я по другому делу.
— Небо любит меня, вот и идут дожди, поэзия есть поэзия, — он снова тяжело откинулся на спинку кресла, — следовательно, во всем надо винить меня.
— Мистер Фиппс, я не поэтому к вам пришел, это совсем другая…
— Не по поводу ли моих воображаемых обязательств перед вами?
— Нет, сэр, совсем по-другому.
— О Господи, это уже становится назойливым и скучным.
— Я здесь с поручением от мистера Джека Мэггса.
— Только этого не хватало, черт побери!
— Да, это так, сэр.
Поведение Генри резко изменилось. Он поднялся и сел на ручку кресла, положив на колено свои крупные руки. Он внимательно смотрел на Констебла.
— Как он? Как себя чувствует Джек Мэггс?
— Я бы сказал, что он очень тоскует по вам.
— Тоскует, вы сказали? Странно. Да сядьте вы, Эдвард. Расскажите мне, какой он? Разбойник, я полагаю?
— Он очень недурен собой, если на то пошло.
— Да неужели? «Скаковая лошадь»?
— Временами бывает суров, но леди все равно находят его привлекательным.
— Леди?
— Кое-что в его поведении напоминает о прошлом, но о пытках, которые он вынес, никто не догадается, пока не увидит его шрамы.
— У него шрамы?
— Его секли плетью, сэр. Для человека, вынесшего столь жестокое обращение, у него, как вы удостоверитесь сами, довольно мягкий характер.
— Дело в том, старина Эдди, что у меня, я полагаю, не будет такой возможности «удостовериться», как вы изволили выразиться. Я отбываю.
— У вас был точно такой же предлог и в тот, первый раз, не так ли, сэр? Мистер Мэггс думает, что причиной вашего отбытия тогда был его визит к вам.
— Предположим, меня пригласили в далекую поездку.
— За пределы страны?
— Еще дальше. Впрочем, не ваше дело расспрашивать меня.
— В любом случае, сэр, он просил передать вам вот это.
Констебл протянул Генри Фиппсу три пакета. Джентльмен не сразу взял их, какое-то время он просто смотрел на них.
— Что это?
— Думаю, что один из них это зеркало.
— Зеркало? Он решил подшутить надо мной? Что, черт побери, означает такой подарок мне, как зеркало?
— А в пакете, лежащем сверху, три лимона.
— Лимоны?
— А самый большой пакет, как я понимаю, это документ, который мистер Мэггс считает, вы должны прочитать.
И Констебл наконец вручил ему все три пакета.
— Официальный документ? — спросил Генри Фиппс, не в силах скрыть возрастающего интереса.
— Нет, думаю, что нет.
— Возможно, право собственности на дом?
— Мне кажется, что это что-то вроде письма.
— Письма? — воскликнул Генри Фиппс, неожиданно рассердившись. — Неужели вы думаете, что я могу переписываться с такой личностью, как он? Вам не кажется, что вы ставите себя в двусмысленное положение? Вы нарушаете законы. Вам известно, где он находится, но вы не сообщаете об этом. Он опасный человек, этот мистер «Скаковая лошадь», он осужден на пожизненное заключение. Если вы хотите сообщить ему, где я нахожусь, клянусь, вы пожалеете о том, что родились на свет.
— Сэр, мне известно, что он сидит по ночам и пишет вам объяснение, кто он такой.
— Он сказал это вам?
— Послушайте, сэр, он думает только о вас. Если он вам когда-нибудь причинил зло, я уверен, он очень сожалеет об этом.
Констебл в третий раз попытался вручить Фиппсу послания от Джека Мэггса.
— Он сказал, что надо выжать на листки бумаги немного сока из лимонов и прочитать их с помощью зеркала. — Констебл немного помолчал. — Он очень любит вас.
— А я его нет. Скажите ему, что для меня одно упоминание о нем кажется грехом.
— Неужели я не могу сказать ему ничего такого, что обрадовало бы его?
— Можете сказать ему, что я хорошо помню все обязательства, которые он возложил на меня, и что в данный момент он может рассчитывать на мое молчание.
На этом разговор закончился, и Генри Фиппс покинул комнату.
Глава 46
Констебл, обыскав дом сверху донизу, наконец нашел Джека Мэггса в спальне мистера Спинкса. Он вошел, не постучавшись.
Австралиец сидел у кровати больного. Он сидел спиной к двери и пытался уговорить старика проглотить ложку бульона.
— Злому духу никогда не надо смотреть в дурной глаз. В этом глазу вся сила этих черных колдунов и магов.
Он придвинул ложку поближе к губам больного. Тот отвернул голову. Ложка чуть отодвинулась.
— У каждого существа есть своя сила, — продолжал Мэггс. — У магов вся сила в их глазах. Не будь у них таких глаз, они были бы так же беспомощны, как только что вылупившиеся цыплята.
Мистер Спинкс оттолкнул ложку и капли бульона упали на простыни.
Джек Мэггс терпеливо поставил миску с ложкой на столик. Больной дворецкий отодвинулся подальше в кровати, пока не уперся в ее спинку. Перепуганный, он даже не заметил Констебла в дверях.
