Меня разбирает смех:
— Черт! Поверить не могу, что ты рассказывала мне эту историю, не зная конца!
— Конца? Твоя смерть — это не конец. Это значит, что история продолжаться… Эй, гляди! Солнце почти взойти, — она сладко потягивается, — сейчас мы идти искать Саймон. Надо взять фонарик и одеяло… — И она уверенно трогается в путь, зная, что найдет дорогу назад. Я догадываюсь, куда она направляется: в пещеру, где когда-то Йибан обещал ждать мисс Баннер, где, как я надеюсь, может находиться Саймон.
Мы ползем по осыпающемуся склону, осторожно ощупывая каждый выступ, прежде чем ступить на него. По мере того, как я разогреваюсь, мои щеки начинают гореть. Скоро я увижу эту чертову пещеру — мое проклятие, мою надежду. Кого мы там найдем? Саймона, дрожащего от холода, но еще живого? Йибана, застывшего в вечном ожидании своей возлюбленной? Погрузившись в нелегкие раздумья, я наступаю на груду осыпающейся щебенки и падаю навзничь.
— Осторожно! — кричит Кван.
— Почему люди говорят «осторожно», когда уже слишком поздно? — Я, морщась, встаю на ноги.
— Не поздно. В другой раз, может, ты и не упасть. Вот, держись за руку.
— Я в порядке. Кости целы, — я вытягиваю ногу, — видишь?
Мы снова карабкаемся вверх, и Кван оглядывается на меня каждые десять секунд. Вскоре мы приближаемся к пещере. Я заглядываю внутрь в поисках признаков жизни — доисторической или недавно минувшей.
— Кван, скажи, что стало с Йибаном и людьми из Чангмианя?
— Я уже умерла тогда, — отвечает она по-китайски, — так что точно не могу сказать. Знаю только слухи, которые ходили по нашей деревне в этой жизни. Но можно ли им верить? Люди из окрестных деревень всегда преувеличивали, делая из мухи слона. Из любой недомолвки вырастала страшная история, а уж потом по окрестностям пошла молва, что Чангмиань проклят.
— И… какая же это история?
— А, погоди, дай перевести дух! — Она, отдуваясь, садится на плоский валун. — А история вот какая: люди говорят, что когда пришли Маньчжуры, они услышали плач людей в пещерах. «Выходите!» — приказали они. Никто не вышел — а ты вышла бы на их месте? Тогда солдаты набрали сухих веток и сучьев, разложили их у входов в пещеры и подожгли. Когда запылали костры, голоса в пещерах переросли в нечеловеческие вопли. И вдруг пещеры разом застонали, а потом выплюнули полчища летучих мышей. Небо почернело от этих тварей, словно над ущельем раскрылся огромный зонт. Летучие мыши раздули огонь, и тогда вся долина запылала. Туннель, уступ — все было объято огнем. Только двум или трем всадникам удалось спастись, остальные солдаты сгорели заживо. Через неделю в Чангмиань пришел другой отряд. Но уже никого не нашел — ни мертвых, ни живых. Деревня была пуста, Дом Призрака Купца был пуст. Тела исчезли. А в ущелье, куда отправились солдаты, не было ничего, кроме пепла и груд камней — сотен безмолвных могил… — Кван поднимается. — Надо идти, — говорит она и устремляется вперед.
Я тороплюсь следом за ней:
— Все здешние жители умерли?
— Может, да, а может, и нет. Месяц спустя один путешественник из Йинтьяна, проезжая через Чангмиань, увидел, что в деревне кипит жизнь. Был обычный базарный день — собаки лежали в канавах, люди бранились, дети играли у ног матерей — будто жизнь шла здесь своим чередом, день изо дня, безо всяких помех. «Эй, — окликнул путешественник одного из старожилов, — что случилось, когда в Чангмиань вошли солдаты?» А старожил отвечал, наморщив лоб: «Солдаты? Что-то я не припомню, чтобы сюда заходили солдаты». Путешественник спросил: «А что вон с тем домом? Он весь почернел от огня». А местные жители отвечали: «Ах, этот. Месяц назад Призрак Купца вернулся и устроил пир в нашу честь. Один из цыплят-призраков, жарившихся на огне, вдруг взлетел к потолку и поджег дом». К тому времени, когда путешественник вернулся в Йинтьян, вся округа, с вершины горы и до самого ее подножия, говорила о том, что Чангмиань — это деревня призраков… Что? Почему ты смеешься?
— Мне кажется, что Чангмиань стал деревней лжецов, которые убедили других в том, что они призраки. Меньше хлопот, нежели прятаться по пещерам всякий раз, когда начинается война.
Кван хлопает в ладоши:
— Умница! Ты права! Большая Ма как-то рассказывала мне историю о том, как один незнакомец, придя в нашу деревню, спросил одного юношу: «Эй, отвечай, — ты призрак или нет?» Юноша нахмурился и указал рукой на груды неотесанных камней: «Скажи мне, под силу ли призраку вырастить такой славный урожай риса?» Незнакомец должен был догадаться, что юноша его разыгрывает. Настоящий призрак не стал бы хвастаться рисом. Он скорее соврал бы что-нибудь о персиках. А? Каково?
Кван ждет, пока до меня дойдет.
В ответ я вру в лучших традициях Чангмианя:
— Да, это совсем другое дело.
Она продолжает:
— Через некоторое время, я полагаю, все устали оттого, что их жители деревни принимают за призраков. Никто не хотел здесь торговать. Никто не хотел отдавать своих сыновей и дочерей в семьи из Чангмианя. Тогда начали говорить людям: «Никакие мы не призраки, разумеется, нет. Но в пещере, недалеко отсюда, живет отшельник. Может, он призрак, а может, бессмертен. У него длинные волосы и борода, как у святого. Мы сами его не видели, но слышали, что он появляется только на рассвете и когда наступают сумерки. Он бродит среди могил, ищет могилу одной женщины, которая давно умерла. И не найдя, он убирает все могилы…»
— Они говорили о… Йибане? — спрашиваю я, затаив дыхание.
Кван кивает в ответ.
— Может, эта история началась, когда Йибан был еще жив и ждал мисс Баннер. Но когда мне было шесть лет — вскоре после того, как я утонула, — я увидела его глазами Йинь, среди могил. К тому времени он уже точно был призраком. Я была в том ущелье, собирала хворост, как вдруг в вечерних сумерках услышала спор двух мужчин. Я прокралась среди могил и увидела, как они складывают камни один на другой.
— Скажите мне, дядечки, — вежливо спросила я, — что вы делаете?
Лысый человек был очень груб.
— Черт! — отвечал он. — Ты что, слепая, у тебя глаз нет? Что мы, по-твоему, делаем?
Человек с длинными волосами был более приветлив:
— Видишь ли, девочка, — отвечал он, подняв камень в форме топора, — между жизнью и смертью есть одно место, где можно балансировать на грани невозможного. Мы ищем это место. — Он аккуратно положил камень на вершину груды. Но тут камни посыпались, и один из них упал на ногу лысому.
— Дерьмо! — выругался лысый. — Ты мне ногу чуть не оттяпал. Куда ты торопишься? Истина не у тебя в руках, болван. Ты должен стремиться к ней душой и телом.
— Это был Лао Лу?
Кван ухмыляется:
— Мертвый уже сто с лишним лет, а все еще сквернословит! Я выяснила, что они с Йибаном застряли, не могли попасть в другой мир, потому что у них было слишком много будущих сожалений.
