— Сколько катушек отщелкала? — спрашивает Саймон.
— Шесть, — отвечаю я.
— Тогда назовем этот супчик «весенняя курочка и шесть катушек».
— Но ведь сейчас осень.
— Я называю его в честь Ду Лили, пускай она и не весенняя курочка, как ты справедливо заметила, — Саймон содрогается и умоляет, подражая горбуну Квазимодо, — прошу вас, госпожа, не бейте меня.
Я осеняю его голову крестом:
— Ступай с миром, ты прощен… придурок.
Ду Лили держит в руках бутылку с бесцветной жидкостью.
— Я купила это вино, когда закончилась «культурная революция», — провозглашает она, — но последние двадцать лет у меня не было причин для праздника. Сегодня у меня три причины сразу. — Она наклоняет бутылку над моей пиалой и протяжно вздыхает: «Аах!», будто не вино нам наливает, а опорожняет мочевой пузырь. Когда пиалы наполнены, она поднимает свою — «Гань-бей!» — и с шумом втягивает содержимое, запрокинув голову.
— Видишь? — спрашивает Кван по-английски. — Надо поднимать пиалка все выше, выше, пока не выпить все до капли. — И показывает, как это делается: «Аах!»
Ду Лили наливает себе и Кван по второй.
Ну, если даже Кван, королева трезвенников, может пить этот напиток, то он, очевидно, совсем слабенький. Мы с Саймоном чокаемся и глотаем, чтобы тут же начать судорожно ловить воздух открытыми ртами, словно пара пройдох в ковбойском салуне. Кван и Ду Лили хлопают себя по коленкам и хихикают. Они показывают на наши пиалы, все еще наполовину полные.
— Что это? — хрипит Саймон. — Я думал, эта штуковина мне гланды вырвет.
— Неплохо, а? — Кван наполняет его пиалу до краев, прежде чем он успевает отказаться.
— На вкус как пропитавшийся потом носок, — говорит он.
— Сок? — Кван отпивает из своей пиалы, причмокивает губами и одобрительно кивает.
Через двадцать минут после третьей пиалы голова становится ясной-ясной, а ноги наливаются свинцом. Я вскакиваю и, повизгивая, начинаю топать занемевшими ногами. Саймон следует моему примеру.
— На вкус, конечно, дерьмо, — говорит он, потягиваясь, — но, знаешь, я чувствую себя на все сто.
Кван переводит его слова Ду Лили:
— Он говорит, неплохо.
— И как же называется этот ваш напиток? — спрашивает Саймон. — Может, нам стоит взять домой бутылку-другую?
— Этот напиток, — медленно произносит Кван, почтительно взирая на пиалу, — называется вино «Пьяная мышь», что-то в этом роде. Очень известное вино в Гуйлине. Приятно на вкус и для здоровья полезно. Требует долгой выдержки. Десять, а может, и двадцать лет. — Она делает знак Ду Лили, чтобы та показала бутылку. Ду Лили протягивает нам бутылку, стуча пальцем по красно-белой этикетке. Бутылка почти пуста.
— А что на дне? — спрашивает Саймон.
— Мышь, — отвечает Кван, — поэтому вино и называется «Пьяная мышь».
— А что на самом деле?
— Гляди, — Кван показывает на дно бутылки, — мышь.
Мы смотрим. И видим что-то серое. С хвостом. Я осознаю, что меня сейчас должно стошнить. Но вместо этого мы с Саймоном смотрим друг на друга и хохочем. Мы не можем остановиться. Смеемся до колик, хватаясь за животы.
— Чего мы ржем? — выдавливает Саймон.
— Должно быть, пьяные.
— А я вовсе не чувствую себя пьяным. Чувствую… вкус к жизни.
— Я тоже… Эй, взгляни на эти звезды. Правда, они здесь больше? Не просто ярче, а больше? Я словно съежилась, а все остальное стало больше.
— Ты смотришь на мир глазами маленькой мышки, — говорит Кван.
Саймон указывает рукой в сторону гор. Тени от них нависают над стеной двора.
— А эти горы огромные, — говорит он.
Мы молча смотрим на горы. Через какое-то время Кван толкает меня локтем.
— Теперь ты, может, увидишь дракона? Два дракона, бок о бок. Да?
Я прищуриваюсь. Кван берет меня за плечи, пытаясь направить мой взгляд в нужном направлении.
— Сощурься, — командует она, — выброси из головы американские представления. Думай по-китайски. Чтобы твой разум был словно во сне. Два дракона — мужчина и женщина.
Я открываю глаза. У меня такое ощущение, будто прошлое стало настоящим, а настоящее осталось далеко позади.
— Вершины поднимаются и опускаются, — говорю я, чертя в воздухе зигзаги, — это две спины, верно? И то, как сужаются передние вершины, похоже на головы, а между мордами пролегает долина.
Кван гладит мою руку, будто я школьница, хорошо ответившая урок по географии.
— Некоторые думают: «О, деревня лежит прямо у пасти дракона — это плохо, фень шуй, нет гармонии». Но я думаю, все зависит от самого дракона. Эти драконы очень мирные, хорошая ши — как это по-английски, хорошая ши?
— Положительные флюиды, — отвечаю я.
— Да-да, флюиды. — Она переводит Ду Лили наш разговор.
Лицо Ду Лили расплывается в широкой ухмылке. Она начинает тараторить на чангмианском и мурлыкать: «Дааа, ди-да-да».
— Дии, да-да-да, — отзывается Кван, а затем обращается к нам: — Ладно-ладно, Саймон, Либби-я, успокойтесь, сядьте. Ду Лили говорит, чтобы я рассказала вам сказку о двух драконах.
Мы похожи на малышей, собравшихся вокруг походного костра. Даже Ду Лили придвигается поближе к огню.
— Вот эта сказка, — начинает Кван, и Ду Лили улыбается, будто понимает по-английски. — Давным-давно, два черных дракона, муж и жена, жить в низине неподалеку от Чангмианя. Каждая весна просыпаться, выходить из земли, как гора. Выглядеть они как люди, только черная кожа, и очень сильные. За один день вырыть ров вокруг деревня. Вода падать с гор, собираться во рву. Тогда, если нет дождя, не важно, есть вода для урожая. Либби-я, как вы называть это?
— Орошение.
— Да-да, огорчение, как сказала Либби-я…
— Орошение.
— Да-да, орошение. Они сделали это для вся деревня, и все любить эти люди-драконы. Каждый год устраивать пир, чествовать их. Но однажды Бог Реки, нехороший, разозлился: «Эй, кто-то взял воду из моей реки без разрешения!»
— Вот черт, — Саймон прищелкивает пальцами, — права на воду. Всегда так!
— Да-да, такая жестокая битва из-за это. Потом Бог Реки нанять дикие люди из другое племя, не из наша деревня, откуда-то издалека. Может, Гавайи? — она подталкивает Саймона локтем. — Э, шутка. Я пошутить! Не Гавайи. Не знаю, откуда. Ладно, эти люди бросить стрелы, убить муж и жена драконы, исколоть стрелами их тела. Перед смертью они заползти обратно под землю, обернуться в драконы. Видишь! Их спины выглядеть сейчас как шесть вершин. А места, куда войти стрелы, стать десять тысяч пещер, все соединены, у всех одно сердце. Теперь, когда идет дождь, вода течь сквозь гору, сочиться сквозь расщелины, словно слезы, никак не унять. А как дойти до самого низа — паводок! И так — каждый год.
