Слуги сняли девушку с дерева и обернули полотном ее шею — там, где рдел огненно-красный след, где веревка выдавила жизнь из ее тела. Из-за того, что она покончила с собой, они не стали проводить траурных церемоний. Ее положили в простой деревянный гроб и закрыли его. В ту ночь Джонсона разбудил плач. Он поднялся и прошел в комнату, где стоял гроб: плач сделался громче. Он открыл крышку гроба и увидел внутри младенца, лежащего между ног своей мертвой любовницы. На шее ребенка, прямо под его крошечным подбородком, рдел огненно-красный серповидный шрам, толщиною в палец — точно такой же, какой был у его матери.
Джонсон взял ребенка, в чьих жилах текла его кровь, в Америку. Он отдал ребенка в цирк, показав загадочный шрам на его шее и рассказав историю о самоубийстве. Когда мальчику исполнилось пять лет, шрам сделался меньше, и люди перестали платить деньги, чтобы увидеть его. И тогда Джонсон вернулся в Китай вместе с сыном и деньгами, вырученными в цирке. На этот раз Джонсон занялся торговлей опиумом. Он заходил во множество торговых портов, и в каждом из них его ожидала удача. Но Джонсон всегда упускал свою удачу. В каждом порту он заводил любовницу, а потом бросал ее. И только маленький Йибан плакал всякий раз, теряя очередную мать. Именно от них, матерей-любовниц, он выучился множеству китайских диалектов — Гуанчжоу, Шанхайскому, Хакка, Фукиен, Мандарин. Английскому языку он выучился от отца.
В один прекрасный день Джонсон наткнулся на своего старого друга, Кейпа, который теперь воевал на стороне тех, кто платил ему — будь то британцы, Маньчжуры или Хакка. Джонсон сказал Кейпу: «Эй, у меня неприятности, большой долг, ты не мог бы ссудить старого друга деньгами?» Чтобы доказать, что он отдаст долг, Джонсон говорил: «Возьми взаймы моего сына. Ему пятнадцать лет, знает много языков. Он поможет тебе сражаться в рядах любой армии».
С того самого дня в течение последующих пятнадцати лет Йибан Джонсон принадлежал Генералу Кейпу, ибо долг его отца так и не был уплачен.
Я спросила Йибана, на чьей стороне теперь Генерал Кейп? Британцев? Хакка? Маньчжуров? Йибан ответил, что Кейп сражался вместе со всеми тремя армиями, получил от всех деньги и со всеми расстался врагами. Теперь он прятался от всех трех армий. Я спросила, правда ли, что он женился на дочери китайского банкира из-за его золота. Йибан ответил, что Кейп женился на ней не только из-за золота, но и из-за младших жен банкира. Теперь банкир тоже разыскивал его. Кейп, по его словам, был одержим мечтой о быстрой наживе — богатствах, которые можно собрать, подобно урожаю, выкорчевав корни, ничего не оставив.
Я была счастлива узнать, что я не ошибалась по поводу Генерала Кейпа, а мисс Баннер ошибалась. Но в следующий миг меня охватила неизбывная печаль. Я была ее верным другом. Разве можно радоваться, видя, как этот ужасный человек пожирает ее сердце?
Потом Лао Лу спросил: «Йибан, как ты можешь работать на такого человека — предавшего свою страну, свою семью?» Йибан ответил: «Посмотрите на меня. Я родился от мертвой матери, значит, у меня нет матери. Я наполовину китаец, наполовину чужеземец, значит, я — никто. Я принадлежал всем, значит, я не принадлежу никому. У меня был отец, для которого я не был сыном даже наполовину. Теперь у меня есть хозяин, для которого я — неуплаченный долг. Скажите мне, какой стране я принадлежу? Какому народу? Какой семье?»
Мы заглянули в его лицо. За всю свою жизнь я не встречала более благородного, думающего человека. Этот человек заслуживал того, чтобы принадлежать кому-то. Но у нас не было ответа на его вопросы.
В ту ночь я лежала на своей циновке, не в силах уснуть. Меня мучили вопросы, кому принадлежу я: какой стране, какому народу, какой семье? На первые два вопроса я с ходу могла дать ответ: я принадлежу Китаю, я принадлежу Хакка. Но что касается последнего вопроса, здесь я была как Йибан. Я не принадлежала никому, кроме себя.
Посмотри на меня, Либби-я. Теперь я принадлежу многим. У меня есть семья, у меня есть ты… Ай! Лао Лу говорит, кончай болтать! Ешь, ешь, пока все не остыло.
11. Смена фамилии
Как выяснилось, Кван была права насчет странных звуков в моем доме. Это был именно кто-то, затаившийся в стенах и под полом, пышущий гневом и бьющий током.
Я выяснила это, когда наш сосед с нижнего этажа, Пол Доусон, был арестован за странные телефонные звонки. Он звонил тысячам женщин в районе Бэй. Моей первой реакцией было сочувствие несчастному — в конце концов, бедняга был слеп и испытывал потребность в общении. Но потом мне стала известна суть его разговоров: он представлялся как член некой секты, которая похищала женщин «предосудительного поведения» и превращала их в «жертвенных деревенских кукол», обреченных на ритуальное сношение с мужской половиной секты, а затем на «распотрошение заживо» ее женской половиной. Тем, кто смеялся над его угрозами, он говорил: «Хочешь услышать голос женщины, которая тоже была уверена, что это шутка?» И ставил запись душераздирающих женских воплей.
Когда полиция обыскала его квартиру, то обнаружила весьма необычный набор электрического оборудования: магнитофоны, прикрепленные к телефону, номеронабиратели, модуляторы голоса, пленки со всевозможными звуковыми эффектами и кучу всяких других приспособлений. Доусон не ограничивался телефонным терроризмом. Очевидно, он полагал, что от предыдущих жильцов в нашей квартире было слишком много шума, плохо сочетающегося с его ежеутренними медитациями. Пока они временно отсутствовали в связи с ремонтом, он просверлил отверстия в своем потолке и вставил туда динамики и прослушивающие устройства, позволяющие ему следить за соседями и пугать их дикими звуками.
Мое сочувствие моментально превратилось в ярость. Я хотела, чтобы Доусон сгнил в тюрьме. Все это время я медленно сходила с ума, одержимая мыслями о призраках, особенно об одном (точнее, одной), хотя ни за что бы в этом не призналась.
Теперь, когда я знаю правду, у меня словно камень упал с души, потому что когда живешь одна, игра воображения зачастую становится опасной. Мы с Саймоном встречаемся только по деловым вопросам, и как только обретем финансовую независимость друг от друга, заодно «разведемся» и с нашими клиентами. Вообще-то он должен вот-вот подойти, чтобы занести мне копию дерматологической брошюры.
Сейчас у меня торчит Кван — заявилась, как всегда, без приглашения. Я в тот момент звонила печатнику. Впустив ее, я вернулась в свой кабинет. Кван принесла мне домашние блинчики и, выкладывая их в холодильник, громко негодует по поводу скудости моих запасов съестного: «…Почему горчица, пикули, а где хлеб, где мясо? Как ты можешь так жить? И пиво!.. Почему пиво, а не молоко?»
Спустя несколько минут она вваливается в кабинет с улыбкой до ушей. В ее руках письмо, оставленное мной на кухонном столе: его прислали из журнала путешествий «Неизведанные земли», который принял наше с Саймоном предложение сделать фоторепортаж о китайской сельской кухне.
Когда я получила это письмо накануне вечером, то испытала чувства человека, который выиграл в лотерею и тут же вспомнил, что выкинул билет. Боги удач, совпадений и несчастий сыграли со мной злую шутку. Всю оставшуюся часть дня и значительную часть ночи я провела, размышляя о неожиданном повороте событий, проигрывая в уме сцены наших объяснений с Саймоном.
