— Либби-я, — шепчет Кван, — что случиться? Тошнит? Скушать слишком много рождественский печенья? Следующий раз я не положить столько сахар… Либби-я, тебе понравиться мой подарок? Не понравиться, скажи мне, ладно? Я связать тебе другой свитер… Скажи, какой цвет… Связать мне нужна неделя… Закончить, упаковать, снова как сюрприз… Либби-я? Я думаю, папа-мама приехать из Йосемит-Парк, привезти тебе красивый подарок, с картинками. Снежок, горные вершины… Не плачь! Нет, нет! Ты ведь не думать так, ты не можешь ненавидеть твоя мама!.. А, папочка Боб тоже? Ай, цемма цаогао…
…Либби-я, Либби-я, можно включить свет? Должна показать тебе что-то… Ладно, ладно, не злись, прости. Выключаю… Видишь? Снова темно. Спи… Хотела показать тебе ручку. Выпала из кармана штанов папочки Боба… Повернешь в одну сторону, видишь леди в синем платье. Повернешь в другую сторону, хоп! — платье падает. Я не вру. Смотри сама. Я включу свет. Ты готова?.. Ай, Либби-я, твои глаза распухли как сливы! Надо приложить мокрое полотенце, чтобы снять зуд… А, ручка? Я видела, как она выпала из его кармана во время воскресной мессы. Он не заметил, потому что делал вид, что молится. Я знаю, что он только делал вид, угу. Его голова упала вот так — бум! — и он захрапел. Хрррррррр-пш! Правда! Я его легонько толкнула. Он не проснулся, но перестал издавать такие звуки. А, ты думаешь, это смешно? А почему ты тогда смеешься?
Ну хорошо, потом я посмотрела на рождественские цветы, свечи, цветное стекло. Посмотрела, как священник машет кадилом… Вдруг я увидела, как Иисус шагает сквозь дымовую завесу! Да, Иисус! Я думала, он пришел задуть свои именинные свечи. Я говорила себе, теперь я могу его видеть, теперь я католичка! О, я была так взволнована! Вот почему папочка Боб проснулся и толкнул меня.
Я все еще улыбалась Иисусу, как вдруг поняла, что этот человек не Иисус, а мой старый знакомый Лао Лу! Он показывал на меня пальцем и смеялся. «Дура! — сказал он. — Я не Иисус! Ты думаешь, Иисус такой же лысый?» Лао Лу подошел ко мне. Он помахал рукой перед лицом папочки Боба. Ничего не произошло. Он прикоснулся мизинцем к его лбу легко, словно муха. Папочка Боб хлопнул себя по лбу. Тогда Лао Лу медленно вытащил из его кармана гадкую ручку и завернул ее в складки моей юбки. «Эй, — сказал он, — почему ты ходишь в церковь чужеземцев? Ты думаешь, что мозоль на твоей заднице поможет тебе увидеть Иисуса?..» Не смейся, Либби-я. То, что сказал Лао Лу, было невежливо. Я думаю, он вспомнил нашу прошлую жизнь, когда мы были вынуждены проводить на жестких скамьях по два часа каждое воскресенье. Каждое воскресенье! Мисс Баннер тоже. Мы ходили в церковь столько лет подряд, но ни разу так и не увидели ни Всевышнего, ни Иисуса, ни Марию, хотя тогда было не так уж важно видеть ее. В те времена Мария была в первую очередь наложницей Всевышнего, а уж потом матерью младенца Иисуса. Теперь всё называют ее именем — Вспоможение святой Марии, Мария, Матерь Божия, остави нам долги наши… Я рада, что ее так рекламируют. Но, как я уже говорила, в те времена Почитатели Иисуса почти не вспоминали о ней. Так что я волновалась только по поводу Всевышнего и Иисуса. Каждое воскресенье Почитатели Иисуса спрашивали меня: «Веруешь?» А я была вынуждена отвечать: «Пока нет». Я хотела было из вежливости ответить «да». Но тогда я солгала бы, и после моей смерти они пришли бы за мной и заставили бы меня расплачиваться с чужеземным дьяволом сразу за два греха — за неверие и за притворство. Я думала, что не могу видеть Иисуса, потому что у меня китайские глаза. Позже я узнала, что и мисс Баннер никогда не видела ни Всевышнего, ни Иисуса. Она говорила мне, что вообще не считает себя религиозной.
— Почему, мисс Баннер? — спросила я.
— Я просила Бога спасти моих братьев, — ответила она, — я просила Его пощадить мою мать. Я молила Его, чтобы мой отец вернулся ко мне. Но моя вера не помогла. Все мои надежды рассыпались, так зачем мне теперь вера?
— Ах, как печально! — воскликнула я. — У тебя не осталось надежд?
— Очень мало, — ответила она, — и ни одна из них не заслуживает молитвы.
— А что с твоим возлюбленным?
Она вздохнула.
— Я решила, что он тоже не заслуживает молитвы. Он бросил меня, ты же знаешь. Я написала кучу писем американскому морскому офицеру в Шанхае. Мой возлюбленный был там. Он был в Гуанчжоу, был в Гуйлине. Он знает, где я. Так почему же до сих пор не приехал?
Я расстроилась, услышав ее слова. Тогда я еще не знала, что ее возлюбленный — генерал Кейп.
— У меня все еще есть надежда найти мою семью, — сказала я, — может, мне стать Почитательницей Иисуса?
— Чтобы стать настоящей почитательницей, ты должна отдать Иисусу все свое тело, — сказала она.
— А сколько отдала бы ты?
Она показала большой палец. Я была поражена. Ведь каждое воскресенье она молилась во время проповеди! Это должно было стоить по меньшей мере двух ног. Конечно, что касается молитв, у нее не было выбора. Никто не понимал других чужеземцев, а они не понимали нас. Их китайский был так плох, что звучал для нас как английский. Мисс Баннер приходилось служить посредником Пастора Аминь. Пастор Аминь не просил ее об этом. Он только сказал, что она должна это сделать, иначе ей не будет места в Доме Призрака Купца.
Итак, каждое воскресное утро они с Пастором стояли у входа в церковь. Он кричал на английском: «Добро пожаловать! Добро пожаловать!» Мисс Баннер переводила на китайский: «Торопитесь в Обитель Всевышнего! Угощайтесь рисом после службы!» Обителью Бога служил семейный храм самого Призрака Купца. Он принадлежал его предкам и их богам. Лао Лу полагал, что со стороны чужеземцев было большой ошибкой избрать подобное место Обителью Всевышнего. «Это как удар по лицу, — говорил он, — бог войны будет бросать с небес конский навоз, вот увидишь». Таков был Лао Лу — если уж он разозлится, то обязательно отомстит.
Миссионеры всегда входили первыми, за ними — мисс Баннер, потом мы с Лао Лу, сопровождаемые другими китайцами, работавшими в Доме Призрака Купца, — поваром, двумя горничными, конюхом, плотником, кем-то еще. Последними входили посетители Обители Всевышнего. По большей части это были нищие, несколько Почитателей Господних Хакка и старушка, которая складывала руки и кланялась три раза алтарю, хотя ей не раз говорили не делать этого. Те, кто пришел в первый раз, рассаживались на задних скамьях — так было проще удрать, если Призрак Купца вернется. Нам с Лао Лу приходилось сидеть впереди, вместе с миссионерами, крича «Аминь!» всякий раз, когда Пастор поднимал брови. Вот почему мы прозвали его Пастор Аминь, еще потому, что его имя звучало как Аман, Гаммонд, Галлиман, что-то вроде того.
Как только мы опускали свои зады на скамьи, то не могли уж больше пошевелиться. Миссис Аминь часто вскакивала, чтобы погрозить пальцем тем, кто шумел. Таким образом мы узнали о том, что запрещено. Не вычесывать вшей. Не сморкаться на пол. Не говорить «дерьмо», когда тысячи москитов звенят тебе в ухо — Лао Лу говорил «дерьмо», стоило кому-то потревожить его сон. Еще одно правило: не спать. Кроме тех случаев, когда Пастор Аминь молился Богу. Длинные скучные молитвы, которые так нравились Лао Лу, потому что стоило Почитателям Иисуса закрыть глаза, он мог сделать то же самое и как следует прикорнуть. Я во все глаза смотрела на Пастора Аминь, стараясь разглядеть Всевышнего или Иисуса, спускающихся с небес. Я видела, как подобное произошло с Почитателем Господним на ярмарке — Бог вошел в тело обычного человека и бросил его на землю. Когда он встал с земли, то возобладал огромной силой. Мечи, втыкаемые в его живот, гнулись. Но с Пастором Аминь ничего не происходило. Хотя как-то раз, во время молитвы, я заметила нищего, стоявшего около двери. Я вспомнила, что иногда китайские боги, скрываясь под нищенскими лохмотьями, приходили посмотреть, что творится на земле, кто им предан, кто их почитает. Я подумала: а вдруг этот нищий и в самом деле Бог, раздосадованный тем, что чужеземцы стоят у Его алтаря. Когда я взглянула в его сторону через несколько минут, он уже исчез. Так что, кто знает, может именно он был причиной обрушившихся на нас спустя пять лет несчастий.
