С порога я окунулась в запахи ванили, «Шанели номер пять» и псины. Черт, про собаку мне Аня ничего не говорила!
Анна Францевна оказалась дородной дамой, вовсе не такой старой, как я ее себе представляла. А вот и ее питомец, ой, то есть нет — питомцы. В прихожую с визгливым лаем влетели одна за другой пять или двадцать мелких собачонок. Точнее не скажешь, слишком мельтешат.
— Добрый день, проходите, Анечка. Чем-то вы сегодня моих любимцев взволновали.
— Это, наверно, из-за котенка. Сейчас в подъезде ко мне подбежал, терся о сапог. Серенький такой…
— Да-да, эти бездомные животные. Я всегда говорила…
— Анна Францевна, я сегодня спешу. Можно мне?..
— Да, конечно. Может быть, померить хотите?
— Ну что вы, я знаю, ваша работа в проверках не нуждается.
— Спасибо, Анечка.
Хозяйка наконец увела тявкающую свору в глубину квартиры.
Когда она появилась вновь, на этот раз одна, я уже держала в руке переданные Аней деньги. Она меня предупредила, что у портнихи есть пунктик — не брать деньги из рук и вообще как бы не замечать, что ей платят.
Поэтому я просто положила несколько сотенных бумажек на полочку у зеркала, взяла шуршащий пакет и, попрощавшись, вышла.
Все чисто.
Постояв несколько минут перед дверью, спиной к лестнице наверх, я поняла, что что-то не так. Никто на меня не нападал. Очень странно — сейчас самый удобный момент.
Охотник пропустил меня к квартире, неужели он станет стрелять теперь, когда я вот-вот покину дом?
Но холодок, который пробежал у меня по спине, как только я принялась изображать из себя доступную мишень, был единственным, что произошло.
Этого просто не может быть.
Я поднесла себя, то есть Аню, на блюдечке с голубой каемкой. Он не может не знать, что Аня поехала к портнихе, ему известно, что она без охраны, и у него было полно времени, чтобы подготовиться.
И тем не менее никто не выскакивает из лифта, никто не сбегает по лестнице, держа оружие на изготовку.
Что же произошло?
Какая накладка помешала ему осуществить то, к чему он так стремился? Неужели он все же решил залечь на дно?
Да нет, не может этого быть.
Я медленно, стараясь как можно громче топать ногами, пошла вниз. Это начинает меня злить. Где же ты?
Спустившись этажом ниже, я вызвала лифт.
Встав за угол, я подождала, когда лифт прибудет, и начала считать про себя.
Время на срабатывание запала вышло, дверцы с тихим противным шипением закрылись. Прошла секунда, и кабина лифта прошуршала куда-то вверх. Ладно же.
Если я где и прокололась, то только не сейчас. Если Охотник притаился где-то рядом, он просто не может бросить дело на полдороге и спокойно уйти. Нет, лифт вызвал определенно не он.
Когда человек спустился и хлопнула дверь подъезда, я вновь нажала кнопку вызова. Надеюсь, там все же есть взрывное устройство, просто оно не сработало. Иначе…
Кабина вновь поднялась.
Я вошла внутрь и внимательно осмотрела ее изнутри. Пусто.
Ни один шуруп, крепящий панели отделки, не отворачивали по крайней мере лет двадцать. Привстав на цыпочки, я внимательно осмотрела потолок кабины, крепление плафона и верхние углы.
Как ни печально это признавать, бомбу в этом лифте никогда не закладывали.
И вывод, который из всего этого напрашивается, совершенно меня не радует. Может быть, это и глупо, но я расстроилась, поняв, что на меня и не думают покушаться.
Хотя нет. Я испугалась. Чертовски не хочется признавать свою ошибку. Тысячи случайностей могли помешать Охотнику повторить вчерашнее покушение.
К примеру, он мог решить, что две попытки — вполне достаточно, и ненадолго затаиться.
А означало бы это не только то, что пропал крайне удобный для меня случай правдоподобно подставиться.
Не только то, что весь мой разговор с Аней вчера в машине пропал впустую, — Охотник мог просто отключиться от прослушивания.
Это значило, что он готовит удар где-то в другом месте и я не знаю, где и когда он нападет снова.
Следовательно, у него опять преимущество внезапности, а я вновь осталась в дураках. Впрочем, что себя обманывать — я боюсь совсем не этого. А в настоящей причине охватившего меня страха я боюсь признаться даже самой себе.
Впрочем, все, быть может, еще и не так плохо. Я прислонилась к стене и замерла, держа руку на рукоятке взведенного пистолета.
Остаются еще несколько возможностей для Охотника. Может быть, я рано начала паниковать — у меня еще проход до машины и обратная дорога.
Конечно, для меня это не очень хорошо. Убийца, залегший со снайперской винтовкой на крыше соседней многоэтажки, скорее всего, от меня уйдет. Но по крайней мере он хотя бы докажет, что я была права, что мои представления о его мотивах правильны.
В противном случае вновь встают все те же вопросы, ответ на которые я с таким трудом придумала. Все натяжки и мелкие несоответствия опять выходят на первый план, и мои способности аналитика подвергаются серьезному сомнению.
Тут я поймала себя на том, что изображаю внезапный приступ слабости слишком долго. Мне просто не хочется получить подтверждение самым худшим своим опасениям.
«Хватит, Женя, соберись, — приказала я самой себе, — если тебя ждет разочарование, встреть его лицом к лицу, а не прячься трусливо».
Ответив самой себе: «Есть!», я сделала несколько глубоких вдохов-выдохов и отправилась вниз по лестнице, навстречу своей судьбе.
Судьба ждала меня у подъезда в лице амбала-водителя, нервно смолящего сигарету на переднем сиденье автомобиля.
По крайней мере, кроме него, меня не ждал никто.
Первый шаг из-под козырька подъезда дался мне с немалым трудом. Я и хотела услышать отдаленный хлопок выстрела, и боялась этого — шансы на то, что Охотник выберет не голову, у меня были где-то сорок на шестьдесят.
Однако последнюю возможность ухлопать меня он упустил.
Преодолев десять шагов до машины под напряженным взглядом Валерия, я нырнула внутрь и рухнула на сиденье. Сказать, что я вспотела, — значит ничего не сказать. Пот катился с меня градом, по позвоночнику прокатывались холодные волны озноба, и мелко тряслись руки.
Кто никогда не подставлялся под винтовочный выстрел, тот никогда меня не поймет.
Это глупость, что профессионалы никогда не испытывают страха. Испытывают, и еще какой. Страх — естественная реакция организма на опасность. Попробуйте никогда не испытывать голода или не мерзнуть, и вы увидите, что от чего-то в себе избавиться просто невозможно.
Единственная разница между профессионалом и дилетантом — умение бороться со своим страхом, зажимать его в кулак и даже использовать его. Как это сделать? А не скажу!
