— Р. Джейкобсон… Не слишком доверяйте английским книгам. Я, например, предпочитаю пользоваться славянскими источниками.
Тут я заметила у него под мышкой переплетённый в линялую кожу старинный том. Что это была за книга, я рассмотреть не могла, так как на обложках старопечатных книг обычно не бывает надписей. Он улыбнулся ещё раз, повернулся и пошёл по залу.
Моя способность к спокойной работе серьёзно пострадала. Я промаялась с полчаса, пытаясь сосредоточиться на книге, и в конце концов в раздражении отложила её. Случайно ли это сходство? Ведь если портрет сделан с него, то гравюра не относится к 1589 г. Что там — и книга не относится к 1887 г.: смутивший меня незнакомец в 1887 г., вероятно, ещё лазил в сады за яблоками. Бред! Книга не могла быть подделана, это маловероятно… Я окончательно запуталась. Встав из-за стола, я окинула взглядом читальный зал. Незнакомца не было.
Не почудился ли он мне — засомневалась я. Я осторожно двинулась между столами, оглядываясь по сторонам. И я нашла то, что искала: на одном из пустующих столов лежала та книга, которую я видела у него в руках. Сам он, очевидно, вышел из зала. Подобравшись к столику, я раскрыла книгу. Она в самом деле была кириллической; к моему сожалению, я не знаю кириллицы, но в книге лежала отпечатанная на машинке библиотечная карточка с английским заглавием книги и датой выхода — «Мунтьянский изборник», 1643.
[19]
Этого оказалось вполне достаточно.
Волнуясь, я подошла к библиотекарю и спросила, не могу ли я узнать, кто заказывал «Мунтьянский изборник» 1643 года.
— Мне кажется, что это учёный, которого я видела на конференции, — сказала я. — Его имя… его имя не Конрад Заславский?
Имя я взяла с потолка. Библиотекарь перелистал пачку заполненных требований.
— Нет, мисс, — сказал он, — его зовут Мирослав Эминович.
— Что?
Мне показалось, что я ослышалась.
— Мирослав Эминович, мисс, и у него нет учёных степеней. Боюсь, вы ошиблись.
— Извините, — неестественно натужным голосом произнесла я и вернулась на своё место.
Не знаю, что и думать.
9 октября 1913. Я не читала раньше никогда английских газет — и, как выяснилось, зря. Я бы ни за что не взяла в руки старый номер «Таймс», валявшийся в холле у моей квартирной хозяйки, если бы мне не пришла нужда обернуть обложку одной из моих книг. Совершенно случайно я бросила взгляд на измятые страницы и увидела два слова, ошпаривших меня, как кипятком:
«Мирослав Эминович»
Я поспешно разгладила газету и прочла:
«…Мирослав Эминович, близкий друг Моппера, претендующий на роль прототипа героя…»
Я выронила газету из рук. «Мирослава боярина» я читала года два назад в немецком переводе, весной этого года познакомилась с оригиналом. Всё это не лезет ни в какие ворота. Он был в библиотеке или не он? Скорее всего, он, вряд ли в Лондоне так много людей по имени Мирослав Эминович. Описание внешности Мирослава в романе, однако, не подходит ни под того Эминовича (на гравюре), ни под этого… что это я! Тьфу! То есть оба Эминовича не подходят под описание. Но сходство между ними самими поразительно. С другой стороны, деяние того, исторического Мирослава Эминовича по прозвищу Цветочный Воевода, таковы, что он запросто мог послужить прототипом героя, выведенного в романе. Сплошная путаница! Сплошные Эминовичи! Ничего не понимаю…
Я прочла заметку от начала и до конца, но ничего из неё не извлекла. Там всего-навсего сообщалось, что Эминович посетил премьеру кинофильма «Мирослав боярин» и улизнул от журналистов после окончания показа. Я задумалась…
Заметку я вырезала ножницами и вклеила в чистую тетрадь. Кажется, я начинаю вести дневник — по примеру мопперовских героинь.
Заметка из Pall Mall Gazette
от 11 октября 1913 года
Трагикомический поворот приняла карьера Имре Микеша, звезды кинематографа этого сезона. Великий актёр недавно был замечен на Стрэнде в костюме Мирослава-боярина — то есть во всём чёрном и в развевающемся плаще — причём изрядно подвыпившим. Он во весь голос обещал самолично разделаться со всеми другими Мирославами, объявляя их самозванцами, и претендовал на то, что единственный настоящий Мирослав — он сам. Бурные излияния «Блестящего мадьяра» были прерваны появлением полицейских, которые, узнав легендарного киногероя, со всей возможной деликатностью препроводили его домой. Остаётся только напомнить бравому актёру, что его персонаж подобной жидкости не употреблял и нигде в таком состоянии не фигурирует.
Продолжение записей Ингрид Штайн
12 октября 1913. Уже несколько дней я собираю газеты и вырезаю из них всё, что касается Мирослава Эминовича. Не подлежит сомнению, что в библиотеке я видела именно его — я узнала его портрет в газете, хотя рисунок несколько отличается и от гравюры в книге, и от лица человека, виденного мною. Все вырезки я наклеиваю в отдельную тетрадь.
14 октября 1913. Информация, которую я могу выудить из газет, удручающе скудна, хотя публикаций у меня накопилось около дюжины. Все словно сговорились ничего толком не сообщать об этом Эминовиче. Записываю резюме:
1) он родом из Слатины (город на пограничье Сербии и Валахии);
2) он вдовец и занимается портняжным ремеслом;
3) он когда-то участвовал в национально-освободительном движении против турок;
4) с 1903 г. он знаком с Моппером.
Не очень-то много из этого выжмешь. Никаких намёков на возможную причастность Моппера к подделке старинных гравюр. Сюжет принимает всё более и более странный оборот. Я выяснила насчёт «Старопечатных гравюр» — эта книга числится в библиотечном фонде с 1889 г. И вообще я сильно погорячилась, вообразив, что она — фальсификат. Карл Вилленберг ведь ссылается на неё в своей монографии 1888 г. Как-то выскочило из головы. Конечно, это не тот Эминович, ведь ему в момент выхода книги было лет пять, ну, десять. А вклеена картинка быть не могла, мне ли не знать, как выглядят следы вклейки.
И всё-таки совпадения интригуют. Слишком много совпадений. И почему этот Эминович скрывает свой адрес и не даёт себя фотографировать? С другой стороны, он охотно даёт интервью в печати и разрешает помещать свои рисованные портреты. Сплошная путаница!
14 октября 1913, позже. Я только что нашла статью Джонатана Степлса из «Презент энд Модерн Лайф». Чёрт возьми!
Похоже на обыкновенную журналистскую утку; но тут есть какая-то дьявольская закономерность. Старательно сличаю все упоминания об Эминовиче. Меня начинает раздражать таинственность, которой он окружён.
