Заметно было, как удивляют немцев эти странные религиозные празднества, но у них хватало ума не запрещать их. Впрочем, испортить людям праздник оккупанты были готовы всегда: это были то допросы священника прямо перед началом церемонии, то обыски домов в самый разгар танцев.
В церкви Спиналонги каждый день горели свечи за страждущих на Крите и во всем мире. Островитяне хорошо понимали, что их сограждане живут в постоянном страхе перед немецкими репрессиями, и молились за скорейшее окончание войны.
Доктор Лапакис, веривший в силу медицины намного больше, чем в божественное вмешательство, тоже начал постепенно утрачивать веру. Он понимал, что из-за войны исследования и тестирование лекарств были практически заброшены. Доктор не раз писал Кирицису в Ираклион, но поскольку обычно на эти письма не было ответа, то пришел к выводу, что его коллега занимается более неотложными делами, и настроился ждать конца войны. Постепенно Лапакис довел еженедельное количество посещений Спиналонги до шести: некоторым из больных требовался постоянный медицинский уход, и Афина Манакис уже сама не справлялась. К числу таких пациентов относилась и Элени Петракис.
Гиоргис навсегда запомнил день, когда, приехав на остров, увидел вместо стройной фигуры жены плотную фигуру ее подруги Элпиды. Сердце его бешено забилось. «Что с Элени?» – без слов кричало оно. Это был первый случай, когда жена не вышла его встречать.
Элпида заговорила первой.
– Гиоргис, не волнуйтесь, – произнесла она, стараясь держаться уверенно. – С Элени все хорошо.
– Тогда где она?
В голосе Гиоргиса прозвучал охвативший его страх.
– Доктор Лапакис на несколько дней положил ее в больницу. Он сказал, что надо внимательно понаблюдать за ее горлом, пока состояние не улучшится.
– А оно улучшится? – спросил Гиоргис.
– Я на это надеюсь, – ответила Элпида. – Я уверена, врачи делают все, что в их силах.
На самом деле никакой уверенности у женщины не было и близко: она знала об истинном состоянии Элени ничуть не больше, чем сам Гиоргис.
Оставив на берегу все, что привез, Гиоргис поплыл обратно в Плаку. Была суббота, и Мария сразу обратила внимание, что отец вернулся намного раньше, чем обычно.
– Ты так быстро, – заметила она. – Как мама? Ты привез письмо?
– Нет, сегодня письма нет, – ответил Гиоргис. – На этой неделе мама была очень занята и не нашла времени написать.
Это было правдой, но чтобы Мария не начала расспрашивать его, Гиоргис повернулся и вышел из дому.
– Я вернусь часа в четыре, – сказал он. – Мне надо починить сети.
Девочка сразу почуяла, что произошло что-то неприятное, и это чувство не отпускало ее весь день.
Следующие несколько месяцев Элени провела в больнице: она была слишком слаба, чтобы преодолеть путь до пристани и встретить Гиоргиса. Каждый день, привозя на остров доктора Лапакиса, Гиоргис понапрасну искал глазами жену: ее не было ни под сосной, где она обычно стояла, ни в туннеле. Возвращаясь обратно, Лапакис рассказывал ему о состоянии Элени. В первое время он сообщал лишь полуправду – что-нибудь наподобие «Ее организм все еще борется с болезнью» или «Мне кажется, сегодня ее температура несколько упала».
Но вскоре доктор осознал, что рождает у Гиоргиса обманчивые надежды и чем тверже тот будет убежден, что все идет хорошо, тем тяжелее ему будет перенести утрату, которая, как Лапакис в глубине души знал, приближалась. Когда он говорил, что организм Элени все еще сопротивляется болезни, то не лгал: ее тело действительно вело ожесточенную битву с бациллами, пытающимися взять над ней верх. Состояние больного лепрой могло изменяться в сторону как ухудшения, так и улучшения. Пятна на ногах, спине, шее и лице Элени выросли в числе, и как бы она ни повернулась, ее постоянно мучила сильная боль. Ее тело превратилось в скопление язв, которые Лапакис лечил как мог. Прежде всего он соблюдал основополагающий принцип, согласно которому, поддерживая чистоту и дезинфицируя раны, можно было замедлить развитие болезни.
Как-то Элпида привела к Элени Димитрия. В последнее время мальчик жил с Контомарисами. Все надеялись, что переезд будет временным, но, похоже, мальчику предстоит жить у Контомарисов еще долго.
– Привет, Димитрий, – тихо проговорила Элени, после чего, повернув голову к Элпиде, с усилием сказала: – Спасибо тебе.
Эти слова были едва слышны, но Элпида поняла: Элени передавала заботу о тринадцатилетнем мальчишке ей. «По крайней мере, теперь она не будет беспокоиться, что за Димитрием некому присмотреть», – подумала пожилая женщина.
В последние недели Элени лежала в небольшой отдельной палате – ее перевели сюда, чтобы другие пациенты не смущали ее своим присутствием, а она не беспокоила их постоянными стонами. Когда Элени становилось особенно невмоготу, Афина Манакис старалась быть при ней неотлучно, с ложки кормила ее жидким супом и меняла простыни, перепачканные выделениями из язв. Однако количество пищи, которое требовалось Элени, все уменьшалось, и однажды она дала понять, что больше не может глотать, – отныне в ее горло не проходила даже вода.
На следующее утро Лапакис обнаружил, что его пациентка задыхается и даже не может ответить на вопросы. Все говорило о том, что наступила окончательная стадия заболевания.
– Госпожа Петракис, мне надо осмотреть ваше горло, – мягко произнес доктор, зная, что из-за новых язв вокруг губ женщине будет больно даже раскрыть рот достаточно широко.
Осмотр лишь подтвердил опасения Лапакиса. Он перевел взгляд на Афину Манакис, которая стояла по другую сторону койки.
– Мы сейчас вернемся, – сказал он, пожав Элени руку.
Врачи вышли из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь. Доктор Лапакис торопливо заговорил приглушенным голосом:
– У нее в горле с полдюжины язв, к тому же воспалился надгортанник. Я даже не могу увидеть, распухла ли глотка. Остается лишь создать для нее как можно более комфортные условия. Думаю, ей недолго осталось.
Вернувшись в палату, доктор присел на кровать рядом с Элени и взял ее за руку. Казалось, за ту минуту, пока он отсутствовал, женщина стала задыхаться еще сильнее. Доктор Лапакис не раз наблюдал это состояние у других пациентов и знал, что больше ничего сделать нельзя: жить Элени оставалось лишь несколько часов. Больница стояла на возвышении, и из ее окон открывался живописный вид на Спиналонгу и окружающее море. Сидя рядом с Элени и прислушиваясь к ее затрудненному дыханию, доктор время от времени бросал взгляд на Плаку за проливом и думал о Гиоргисе, который должен был приплыть на остров в конце дня.
Дыхание Элени сделалось совсем уж судорожным, ее полные страха и слез глаза были широко раскрыты. Доктор Лапакис видел, что этот уход из жизни не будет мирным. Словно пытаясь ободрить женщину, он сжал ее руку и так застыл.
Конец наступил через два или три часа: воздух просто перестал поступать в распухшее горло, и попытка Элени сделать очередной вдох оказалась тщетной.
