«Волга» встала прямо напротив мотоцикла. Фары освещали всю обочину, однако Алёнушки не было видно.
– Сейчас, сука, ты медленно и скромно вылезешь из машины, – спокойно объяснил Моржов Сергачу, который боялся даже скосить глаза. – А я буду держать тебя на прицеле. Рыпнешься сбежать – уложу.
– Тебя закроют… – без голоса предупредил Сергач.
– А кто меня найдёт? – вкрадчиво спросил Моржов. – Твои менты-долбоёбы? Которых ты девочками пользуешь? Которые тебе этот ствол и продали?… Не пизди. Выходи давай, а то прямо тут обосрёшься. А нам ещё ехать.
Моржов толкнул голову Сергача пистолетом.
Сергач медленно открыл дверку и осторожно вылез из машины. Моржов переполз на его место и выбрался вслед за Сергачом.
Они стояли на обочине. Луна и фары освещали всю дорогу. Ближайшие сосны казались наклеенными на тьму, как аппликация. Искрил гранями щебень. Над асфальтом висела жемчужная дымка. Было тепло, как в комнате.
– Хули тебе надо, Борян? – спросил Сергач.
– Да ничего особенного. Хочу Алёнушку отвезти в больницу.
– Лёнчик сказал, в больничку без толку…
– Пусть доктор решает, а не Лёнчик.
– Борян, ты ёбнутый.
– Не зли меня, – попросил Моржов и, сощурившись, для пробы прицелился Сергачу в лоб.
– Ладно-ладно, не махай пушкой, – вздрогнул Сергач.
– Пойдём искать, – опуская ПМ, сказал Моржов. Они прошли всего десяток шагов и сразу увидели ноги Алёнушки. Ноги были босые. Они смешно торчали из канавы.
Моржов и Сергач спустились в кювет по разные стороны от Алёнушки. Алёнушка, примяв бурьян, лежала будто в опрокинутом кресле. Натянутая на бёдрах проститутская юбчонка, узкая и короткая, даже не задралась. От крови у Алёнушки были чёрные, как у ведьмы, губы. Моржову показалось, что глаза Алёнушки открыты, но это было не так. Просто Алёнушка слишком густо, вульгарно-густо намазала веки тенями.
– Да мёртвая она, видно же, – прошептал Сергач.
– Поднимай её и неси в машину.
– Борян, сука буду, мёртвая она… Ну на хуй это тебе? Что изменится-то?… Не оживишь ведь.
Но Моржов всё ещё пребывал в том отупении чувств, которое нахлобучилось на него при рассказе Лёнчика.
Он никак не мог ощутить расслабляющего горя Алёнушкиной смерти, а потому Алёнушка для него оставалась как бы жива. Значит, её надо было везти в больницу. И если бы не этот ступор чувств, Моржов давно бы уже выстрелил в Сергача. А сейчас ему просто требовалось продолжать то дело, которое он начал делать. Так заводной автомобильчик, уткнувшись в преграду, продолжает впустую вращать колёса.
– Поднимай, – повторил Моржов.
– Бля, что за люди… – застонал Сергач, присаживаясь возле Алёнушки на корточки.
Он просунул руки Алёнушке под лопатки и под колени и с кряхтеньем поднял Алёнушку. Она обвисла на руках Сергача, как резиновая. Оступаясь, Сергач тяжело полез из кювета на дорогу.
Моржов обошёл Сергача и открыл заднюю дверку «Волги».
– Теперь клади на сиденье.
– Она мне кровью чехлы измажет…
– Ай-яй-яй, какая досада, – покачал головой Моржов.
– Борян, давай хоть в багажник…
– Ты у меня сам сейчас такой же в багажник ляжешь.
Пыхтя, Сергач неуклюже впихнул Алёнушку на заднее сиденье. Моржов отступил.
– А теперь садись за руль, и по всем правилам едем в город, – сказал он Сергачу.
– Борян… – завёл своё Сергач.
Моржов с мёртвым лицом перенацелил ПМ Сергачу на промежность.
– Бля-а… – тихо завыл Сергач и полез на водительское место.
– Дверь не закрывать, руки за голову, – велел ему Моржов. – Пукнешь – шмальну. У меня тоже работа нервная.
Сергач вздёрнул руки на затылок. Моржов переложил пистолет в левую ладонь, правой рукой приподнял Алёнушку, втиснулся на сиденье и пристроил голову Алёнушки себе на колени. Алёнушка лежала как скомканная, но Моржов не мог поправить её ноги, не выпустив из виду Сергача. Глаза Сергача отражались в зеркальце заднего обзора. Сергач тоже следил за Моржовым.
Моржов захлопнул свою дверку, просунул ствол пистолета между спинкой водительского кресла и подголовником так, чтобы Сергач чувствовал ствол своей шеей, и приказал:
– Всё. Едем. И едем медленно.
Сергач обречённо хлопнул дверкой и включил зажигание.
«Волга» мягко покатилась по ночной дороге.
– Представляю, как Лёнчик охуеет, когда не увидит Алёнушки, – сказал Моржов. – Подумает, наверное, что встала и…
Моржов осёкся. Он понял, что ему захотелось говорить и говорить. Но нельзя было давать себе воли.
– Борян, зачем ты это делаешь? – тихо завёл Сергач. – Объясни: хули?… Она умерла… Забирай себе девок, и Розку, и Миленку, ладно… А на хуя меня подставлять с больничкой? Я-то при чём, что Алёнка разбилась? Я даже не за рулём был… Всё равно меня отпустят… Только контору мою менты под себя переведут, потому что, если не отдам, они мне Алёнку пришьют… Но тебе-то это зачем? Ты же тоже девочек у меня брал… А Алёнку и мне жалко, что я, зверь, что ли?… Я её не обижал, силком не держал… Но она всё, умерла…
Голос Сергача гипнотизировал Моржова. Глаза Сергача в зеркальце были как два магнита. Кругом стояла ночь, только огромная луна пылала в перспективе дороги – плоская, словно её раздавили.
Моржов опять перехватил в левую руку пистолет, воткнутый между креслом и подголовником, а правую руку сунул Алёнушке под топик. Ладонь проехала по мягкому, ещё тёплому животу и остановилась под грудью, тоже ещё тёплой и упругой. Моржов слушал – не тукнется ли в ладонь сердце Алёнушки.
– Щекотно… – вдруг услышал он.
Моржов перевёл взгляд с затылка Сергача на испачканное в крови лицо Алёнушки. Мёртвая Алёнушка молчала. Говорил её живой мерцоид, едва различимый в сумраке салона. Мерцоид полусидел, опираясь локтем на моржовское колено.
– А где Лёнька? – спросил он тёмно-кровавыми губами. – Лёнька жив?
– Жив… – почти беззвучно ответил Моржов.
– Точно? – Алёнушка требовательно глядела на Моржова. – Ты мне не пиздишь?
– Нет… – Моржов покачал головой.
Глаза Сергача, отражающиеся в зеркальце, стали просто умоляющими. Сергач видел у себя за спиной вооружённого пистолетом сумасшедшего, который разговаривает с пустотой.
– Он ушибся? – допытывалась Алёнушка. – Сильно?… Ты не врёшь мне, что он ничего не сломал?…
– Не вру…
Алёнушка осмотрела Моржова словно заново.
– Я тебе верю, хотя ты какой-то странный… Значит, всё с ним хорошо?
– Всё…
– А я? – спросила Алёнушка.
