Что, откровенно говоря, лукавство. Леонард предпочитал оральный секс, они занимались этим действительно часто, но он никогда не стремился подарить ей ответное удовольствие. И все равно вознаграждал ее многими другими способами в интеллектуальной и художественной сфере, поэтому его слабая сексуальная активность никогда не была проблемой. Само удовольствие быть его возлюбленной превосходило физиологические потребности.
– Так он все-таки рисовал тебя или нет? – поинтересовался Кент, поддерживая беседу.
– О да. Я стала его музой. Бросила художественную школу и всюду его сопровождала, чтобы он мог рисовать меня, когда захочет. В любое время дня или ночи. Это возбуждало.
Его одержимость ею действовала на нее как сильный наркотик. Однако такая жизнь выматывала. Постоянное соседство с человеком, обладавшим столь артистическим темпераментом, нелегко, особенно если учесть, что Сэди пыталась выкроить время для собственного творчества.
– Он не рисовал никого, кроме меня, около двух лет.
Кент отметил сквозившую в ее словах гордость. Правда, звучало это несколько пугающе и отдавало зависимостью, однако ему сложно винить Пинто, кроме того, он надеялся увидеть эти картины. Он вспомнил, как сам хотел запечатлеть ее этим утром, и, хотя не был поклонником творчества Леонарда Пинто, не мог побороть любопытства. Удалось ли мастеру передать изысканные выпуклости, смог ли он ухватить совершенство ее несовершенных черт? Хотя непонятно, как Пинто удалось жить с ней в одном пространстве и столь продуктивно заниматься живописью. Лично его вид обнаженной Сэди побудил бы к совершенно иным занятиям! В паху болело, и Кент поспешил вернуться к беседе.
– Так ты бросила художественную школу?
Сэди кивнула. Да, она забросила все. Даже мать.
Пребывала в полной изоляции. Неделями жила, не видясь ни с одной живой душой, получая удовольствие от пребывания в центре вселенной Лео, упиваясь его властью над собой, поскольку любила его и надеялась, что он отвечает взаимностью.
– У меня никогда не было особенного таланта.
Кент изумился. Уже второй раз она столь легко отрицала свои способности.
– И кто тебе это сказал? – В художественные школы не так легко попасть, туда принимают только талантливых студентов. Ему лично потребовалось два года, чтобы поступить на курс фотографии.
– Лео.
– И ты ему поверила?
– Он – Леонард Пинто. Думаю, немного разбирается в талантах, а?
Кент решил, что старик Лео гораздо лучше разбирался в искусстве манипуляции.
– Сколько лет тебе было, когда ты сошлась с Лео?
– Девятнадцать, – тоскливо ответила Сэди.
Он запнулся, переваривая информацию.
– А ему?
– Тридцать девять.
О да. Лео понимал, с какой стороны его хлеб намазан маслицем.
– И что произошло? Почему вы расстались?
– Втайне от меня мама собрала мое портфолио и подала на стипендию в художественный колледж в Лондоне, о котором я могла только мечтать. Стипендию я получила.
Кент покачал головой. И она все еще верила, будто лишена таланта?
– Полагаю, Леонард не сильно порадовался, когда муза решила его покинуть.
Сэди отвернулась:
– Я не рисовала почти целый год. Лео любил меня и не мог допустить, чтобы я потерпела провал. Он был прав, когда заметил, что я растеряла способности и не смогу долго учиться в подобном месте, где от студентов требуются исключительные таланты и настоящее призвание. Вероятно, меня приняли туда только из-за связи с ним.
Кент скрипнул зубами. Прелестно!
– Так ты не захотела ехать?
– Захотела. Я ничем не занималась больше года, и это меня беспокоило. Я просто…
– Что?
– Просто мне оказалось тяжело. Лео воспринял это как предательство.
Кент фыркнул:
– Я думал, он тебя любил.
Сэди отвернулась. Нет. И в этом ее ошибка. Она любила его. Лео же никогда ее не любил.
– Я мучилась, а он сказал, что решения следует принимать с легким сердцем и, поскольку это не так, я должна уйти.
Кент не знал, что сказать. Пинто вел себя как самая настоящая задница.
– Так ты поехала в Лондон?
Сэди покачала головой, чувствуя себя усталой и опустошенной:
– Мне необходимо было немного отдохнуть от искусства. Поэтому я решила заняться журналистикой. И вот я здесь. Круг замкнулся.
– Зачем Пинто было приглашать тебя в качестве интервьюера?
– Возможно, из любопытства. Думаю, он уверен, что без него я сломаюсь. Каковы бы ни были его цели, я намерена доказать, что он сильно ошибается.
Кент взглянул на нее, отвернулся.
– Это платье тебе очень поможет.
Они подъехали к Каса-дель-Леоне, резиденции Пинто. Кент замедлил ход, убедившись, что очаровательный ротик Сэди растянулся в широкой улыбке.
В молчании они продвигались в глубь поместья. Огромный дом, украшенный массивными мраморными колоннами, выглядел так, будто был перенесен из Древней Греции и являлся резиденцией самого Зевса. Совершенно не к месту посреди австралийской глубинки. Подъезжая к греческому портику, Кент тихо присвистнул.
– Выглядит как чирей на заднице, – оценил он, отстегивая ремень.
– Подожди.
– Что?
Она оглядела величественный мраморный портал и массивную железную дверь, сердце оглушительно стучало.
– Только не дай мне опять во все это втянуться, хорошо?
Лицо Кента приобрело еще более мрачное выражение.
– Пожалуйста, успокой меня, надеюсь, после того, что ты мне поведала, ты больше не влюблена в него?
– Нет. Не думаю. Достаточно долгое время он был значительной частью моей жизни. Это было как… как зависимость, одержимость. А ведь зависимость полностью побороть невозможно, так? – Она прикусила нижнюю губу. – Боюсь, снова войду во вкус и выпаду за борт.
– Ты сильнее, чем думаешь, Сэди Блисс.
Она улыбнулась, внезапно ощутив под рукой теплоту его стальных мускулов. С удивлением заметила, насколько это успокаивающе подействовало.
Он так отличался от Лео. И не только внешне. Лео никогда не говорил ей, что она сильная. Лишь два года твердил, что она в нем нуждается.
– Пойдем, – коротко бросил Кент, потому что, глядя в эти большие наивные глаза, он испытывал неимоверную тягу поцеловать Сэди.
Никогда.
У двери их встретил личный секретарь Лео.
– Мистер Пинто в студии, некоторое время его лучше не беспокоить. Я покажу ваши комнаты и проведу экскурсию по дому.
