– В Африке, – буркнула Варя.
– Ну нет! – Ася не хотела, чтобы ее принимали за дурочку. – В Африке Мадагаскар. Мы по географии недавно проходили.
Она вскинула руку, показала пальцами знак V, оттолкнулась роликом от асфальта и помчалась дальше по Конюшковской вдоль забора американского посольства.
Молодые люди посмотрели на небо.
– Дождь будет, – сказал Крекшин.
– Будет, – согласилась Варя. – И смоет все следы.
Пятнадцать лет строгого режима
Танковая колонна ползла на людей. С сосредоточенными лицами люди упирались ладонями в лобовую броню и отступали медленно и беззвучно. Молчали они, молчал и командир батальона капитан Суровин, высунувшись по пояс из люка. В этой тишине было что-то жуткое. Все понимали, что бесконечно продолжаться это не может: нервы на пределе, и струна рано или поздно должна была лопнуть. Варя, Джон и Крекшин опять оказались в переднем ряду.
Рядом с ними ковыляла старуха с дерматиновой сумкой, в которой позвякивали пустые бутылки. Она зло смотрела на командира и говорила:
– Степушка! Что ж ты делаешь, сынок? Народ давишь!
– Отойди, мать, – хрипло отвечал он. – Никакой я тебе не Степушка. Ты меня с кем-то путаешь.
– Вот еще, путаю! – сердилась старуха. – Вот я тебя, шельмец такой, сумкой по башке огрею!
– Не достанешь, мать! – смеялся кто-то в толпе. – И потом посмотри, какой у него шлемофон!
– Достану, – возражала бабка, но жалела пустые бутылки.
– Ты бы послушал старую женщину, капитан, – сказал кто-то в толпе. – Она больше нас с тобой, вдвоем взятых, прожила.
Командир затравленно молчал.
На пути колонны, перегородив Садовое кольцо, стояли троллейбусы. Колонна остановилась, люди отошли от машин, ожидая, что будет дальше. Танки ринулись на троллейбусы и протаранили затор. Один танк все же застрял и, крутанувшись на месте, встал. Толпа молодых людей бросилась к нему с железными прутьями. Одни разбивали навесное оборудование, другие набрасывали брезент на броню, чтобы лишить экипаж видимости. Наконец случилось то, чего больше всего боялся Суровин. Машину облили бензином из нескольких канистр и подожгли. Задыхаясь от дыма, из танка посыпался экипаж, стреляя в воздух, а потерявший обзор водитель толкал машину взад и вперед, пытаясь вырваться из западни.
Из машины забило пламя. Люди рванули в стороны, но некоторые остались и отскакивали от дергавшегося танка, как от собаки, норовящей укусить.
– Человека задавили!
В луже крови лежал молодой человек. Рядом с ним на корточках сидела Рожицына. Почему-то было ясно, что человек мертв.
«А если бы это был я? – подумал Джон, тупо глядя на кровь. – Или Варя? Или Крекшин?»
– Эй, вставай! Пошли отсюда!
Кто-то тянул его за рукав. Он поднял глаза и увидел большие коричневые глаза Аси.
– Куда ты меня тащишь? – возмутился он, когда они уже свернули в сырой мрачный переулок и подошли к подъезду, похожему на тот, где находился офис Вирского.
– Ко мне домой, – влажно шепнула она в его ухо.
– Зачем? Там Варя осталась, она беременная…
Беременность Вари не вызвала у девочки ни малейшего интереса.
– Ребятам нужны продукты и теплые вещи. Может, нам не одну ночь возле Белого дома провести придется. Вот нас, школьников, и послали по домам. Заберем хавку из холодильника, шмотки. А ты поможешь мне донести.
– А как же твои родители?
– Не бойся, Америка, все пучком! Матери нет дома, а отец не помешает. Так ты мне поможешь?
– Хорошо.
Ася чмокнула его в щеку.
Чагины жили в старой и давно не ремонтированной коммунальной квартире. Длинный, как кишка, коридор был завешен и заставлен разнообразным хламом. В полумраке Джон задел висевший на стене велосипед, и тот с грохотом упал. Ася сделала страшное лицо и потащила Половинкина за собой.
– Пришла, потаскуха!
Какое-то странное существо маячило в освещенном дверном проеме и буравило их опухшими глазками.
– Да еще и с мужиком! Мать за порог, а она мужика привела – тварь бессовестная!
Существо было явно женского пола, в пестром засаленном халате, из которого неопрятно выглядывали грязные бретельки лифчика.
– Чешется в одном месте, тварь? Забыла, как мокрым полотенцем по морде получать?
Ася резко остановилась.
– Сука! – заорала она, бесстрашно надвигаясь на женщину. – Сектантка! И зачем я тебя из петли вынула? Нужно было взять тебя за ноги и потуже веревку затянуть!
– Проститутка малолетняя! – взвизгнуло женское существо, прячась за дверью. – Бога ты не боишься!
– Да пошла ты… со своим богом! Соседка, – спокойно объяснила она остолбеневшему Джону. – Она ненормальная, ты не обращай внимания.
Они вошли в комнату Чагиных. На диване, прикрывшись байковым одеялом, спал небритый мужчина. Холодильник был забит продуктами.
– Папка вчера деньги за свадьбу получил, – говорила Ася, набивая продуктами большой бумажный мешок. – Он вообще-то великий музыкант. Играет на всех инструментах, какие есть на свете. Однажды ему подарили индейскую дудку, он взял ее, посмотрел и сразу сыграл на ней что-то ужасно индейское. А зарабатывает баяном на свадьбах. Ну и напивается там. Мать его не любит. А я его жалею.
– Ася! – прохрипел мужчина. Оказалось, все это время он наблюдал за ними. – Поставь бутылку на место!
– Ну папочка! – Ася кинулась к отцу и уткнулась подбородком в его плечо. – Это ребятам нужно для медицинских целей!
– Раны обрабатывать? – ненатурально торжественным голосом спросил Чагин, садясь на край дивана. – Что ты понимаешь в ранах, дочь моя? Что ты знаешь о кровоточащих ранах в душе отца твоего?
– Папочка! – заплакала Ася, обнимая его. – Зачем ты пьешь? Давай бросим пить!
– А ты разве пьешь? – удивился Чагин. – Что ты понимаешь в пьянстве? Пьянство – это не отдых, не удовольствие. Это тяжкий труд и крест русского человека!
Он отобрал у нее водку и, сильно морщась, отхлебнул из горлышка.
– Это не порок, не слабость, как считают мещане, – назидательно продолжал он. – Это гибель всерьез! Русский человек не может жить без чувства стыда и вины. А это проще всего достигается похмельем. Мы пьем не ради пития! Мы пьем ради похмелья!
Голова Чагина стала заваливаться на плечо.
– Заговаривается, – шепнула Ася. – Сейчас на баяне будет играть и петь. Тебе лучше этого не слышать.
На лестничной площадке они внезапно столкнулись с болезненно худой женщиной в белом платке, с постным пепельным личиком и скорбно поджатыми губами. Это была мать Аси.
