– Правильный? – не понял Максим Максимыч.
– Как думаешь, Соколов, – зло спросил Рябов, – предаст меня Платон?
– Вряд ли, – честно сказал Максим Максимыч. – По-моему, он к вам привязан, как к отцу родному.
Глаза генерала сверкнули.
– Потому и привязан, что родного отца у него нет. А отца его лично я под расстрел подвел в ноябре тридцать восьмого. Платону тогда восемь лет было.
– И он знает?
– Ты с ума сошел!
Рябов подошел к сейфу, неприметно вмонтированному в стену. Щелкнул дважды, достал папку.
– Дело за номером 126541 на старшего следователя НКВД Платона Ивановича Недошивина. Так, смотрим… Православного вероисповедания… Мать дворянка, скончалась при родах… Отец – царский сенатор, приговорен к высшей мере за участие в контрреволюционном заговоре… Ну и прочее… Если бы Платоша нашел эту папку в нашем архиве (а он искал, мне доложили), он, возможно, застрелил бы меня, а потом сам покончил с собой.
«Это у них мания какая-то, – подумал капитан, – чуть что, с собой кончать».
– Зачем вы мне это рассказываете? – тревожно спросил он.
– Ну ты-то меня не выдашь…
«Попробуй выдай, – подумал Соколов. – И пукнуть не успеешь!»
Генерал положил папку обратно и по новой налил коньяка.
– Что это я всё о Платоне? – сам себя спросил он. – Отвечай, Соколов, что ты знаешь об этом деле?
– Да то же, что и вы, – вздохнул Максим Максимыч. – Кто-то инсценировал убийство под Гнеушева, который зачем-то оказался в Малютове…
– Правильно, – насупился Рябов. – И я догадываюсь, кто этот «кто-то». Я ему яйца-то прищемлю! Да не смотри ты на меня так, капитан… Знаю, о чем думаешь. Мне самому эту девушку жалко. Пострадала почем зря!
– С мальчишкой зачем катавасию устроили? – спросил Соколов. – Для чего такой сложный расчет?
– А проще у нас не могут, – зло усмехнулся Рябов. – Новое поколение пришло, кибернетики, мать их!
Рябов лукаво посмотрел на него и налил по третьей.
– Как думаешь, зачем я тебе мальчишку дарю? Может, ты думаешь, я делаю это из человеколюбия? Думаешь, мне его жалко? Жалко у пчелки знаешь где?
– Так, значит… – ужаснулся Соколов.
– Молодец, догадался! С тобой будет легко работать. Да, капитан! На воробышка твоего, как на живца, мы поймаем того, кто в это дело постоянно путается. Возьмем его за кадычок и посмотрим в его честные глаза при ярком свете настольной лампы!
Соколов схватился руками за голову.
– Так и держали бы его в детском доме! – воскликнул он.
– А он и будет там находиться, но под твоим присмотром. Вырастишь мальчишку на казенных харчах. Тебе повезло, Соколов! Еще вчера тебя могли ликвидировать, а сегодня ты пьешь со мной и можешь сослужить родине службу, за которую тебя потомки будут благодарить. Увы, анонимно!
– Потомки?
– Конечно!
– Так ведь мальчик этот, товарищ генерал, и есть один из них! – почти закричал Соколов, стряхивая с себя наваждение. – Он и будет благодарить! И за то, что мать убили. И что отца своего не знает. И что убийца не наказан, а пьет сейчас где-то, сволочь, такой же коньячок! Нет, генерал! Не буду я больше с тобой за Родину пить!
– Правильно, что не будешь, – не обиделся Рябов. – Негоже к сиротинушкам в пьяном виде ехать, дурной пример подавать. Ты расскажи лучше, не было ли в деле Половинкиной чего-нибудь… как бы это сказать… ну, странного, необъяснимого?
– Было, – согласился капитан, – и Палисадов об этом знает. По первоначальному заключению медэксперта девушка скончалась от удушения, но при этом странным образом потеряла много крови. Между тем на ней не было найдено следов крови. В окончательном заключении, которое делали товарищи из Москвы, этот факт зафиксирован не был.
– Хм… – задумался Рябов. – Как это может быть? И почему Палисадов мне не доложил?
– Вы приказали спустить дело на тормозах? Он и спускает… Я хорошо знаю майора Диму. Он никогда не делает ничего лишнего. Но при этом всё протоколирует лично для себя.
– Вот засранец! – возмутился генерал. – А бывает потеря крови от удушения?
– Бывает, но не в таком количестве.
– Что еще? По лицу твоему вижу, есть что-то еще…
– В ночь убийства в Малютов пришел старец. Говорят, знаменитый в церковной среде, и не только в церковной. Я имел с ним разговор, причем он сам вызвался говорить со мной. Так вот старец сказал, что убийство Елизаветы – это преступление ритуальное .
– Что? – не понял генерал.
– Связанное с каким-то культом. Старик пытался мне это объяснить, но я ничего из его слов не понял и решил, что он сумасшедший. Но когда эксперт сказал о потере крови, я подумал, что старик, может, не совсем сумасшедший. Тогда я познакомился с Вирским.
– С кем?! – Рябов медленно вставал из кресла. – Сказать тебе? Только учти, капитан… После того, что я скажу, мы с тобой будем связаны крепко-крепко!
– Всё одно пропал, – вздохнул Соколов.
– Родион Вирский – двоюродный брат Платона Недошивина. Их отцы были двойняшками, сыновьями расстрелянного сенатора Недошивина. Оба ребенка родились одновременно, но были удивительно не похожи друг на друга. После революции Родион Недошивин отказался от своего покойного отца и взял фамилию отца приемного, Ивана Родионовича Вирского. Так Родион Недошивин стал Родионом Вирским. Потом его приемного отца тоже шлепнули. Впрочем, и Платону Недошивину, который от отца не отказывался, тоже не повезло… Он стал следователем НКВД и запутался в одном глупом деле, проявил свою дворянскую гнильцу. Занимался им лично я и тогда познакомился с его восьмилетним сыном, который честно заложил своего отца. Но мальчишка был хороший, а у меня своих детей тогда не было. Полинка поздно у нас родилась…
– Догадываюсь, что с ним дальше стало… А что было с Вирским-третьим?
– То же, что и с Недошивиным-третьим. Сыновья за отцов не отвечали. Родина их обогрела, воспитала. Только у Родиона гнилая дворянская кровь сильнее оказалась. Пошел парень по скользкой дорожке. Связался с каким-то старцем, возможно, с тем самым, что с тобой разговаривал. Потом и его предал, как его отец предал его деда. Теперь это крупный международный сектант, руководитель подпольной секты с идиотским названием «Голуби Ноя».
– Почему он до сих пор на свободе?
– А зачем его сажать? Он на нас и работает. Хотя порой выкидывает, подлюга, фортеля… Сдаст нам группу подпольных дурачков, помешавшихся на религии, а потом организует на Западе шумиху о подавлении религиозной свободы в СССР. Мы его, само собой, за яйца! Плачет, кается. Тьфу! Потом опять как-нибудь нагадит…
– Но пользы от него больше?
– В корень зришь, капитан…
