– Почему?
– Варю брали на работу с медицинской справкой. Это лучше, чем если бы Сидор бегал по шлюхам…
– Откуда вы это знаете? – с неприязнью спросил Половинкин.
– Мне Сидор об этом рассказал.
Пока они говорили, в гостиной строились декорации для спектакля. Часть комнаты была освобождена от публики. Появились картонные, грубо размалеванные деревья, почему-то оранжевого цвета. На пол лег ярко-зеленый палас с высоким ворсом. Четверо рабочих в синих спецовках установили посреди комнаты прозрачный розовый надувной бассейн и до краев заполнили его водой. Перед этой мизансценой полукругом поставили стулья для наиболее почетных гостей. На них восседали Перуанская с Коралловым, Звонарев, Сорняков и неизвестно откуда появившийся Палисадов. Барского с Джоном настойчиво пригласили сесть тоже. Остальные стояли позади, хихикая и перемигиваясь. Вдруг раздался звук пастушьего рожка. На фоне деревьев появился ухмыляющийся Дорофеев. Он шутовски поклонился публике и торжественно произнес:
– Дамы и господа! В постановке этой пьесы мне отказали пять самых радикальных нонконформистских студий, не говоря уже о советских театрах. Главреж одного из них, прочитав пьесу, отправил ее в КГБ…
– Откуда он знает? – ядовито шепнул Барский. – Режиссер сам ему рассказал? Или из самого комитета позвонили?
– …и я не сомневаюсь, – продолжал Дорофеев, – что сейчас в этом зале находится не один работник этой славной организации. Ну что ж, господа! Покажем им, что мы их не боимся! Аплодисменты работникам КГБ!
Публика заволновалась. Раздались нестройные хлопки. Кто-то закашлял, кто-то сдавленно засмеялся.
– Недурно! – сказал Барский. – Теперь все будут подозревать друг друга, и никто не посмеет критиковать постановку.
– Пантомима-фантазия «Бедная Лиза», – объявил название Сидор. – Это нож в задницу русской литературе, этой грязной содержанке тоталитарных режимов! Она частенько наставляла рога своим паханам из власти с щеголями из либеральной фронды. Но всегда возвращалась, ложилась под усатых хозяев и подмахивала так, что похрустывали ее косточки. С этой сукой давно пора разобраться! Пора сорвать с нее красно-коричневые панталоны! Из этих слов, дамы и господа, вы понимаете, что я имею в виду под словом нож .
– Ну вот, – проворчал Барский, – всё рассказал.
Сид засвистел, затопал, заулюлюкал. Представление началось.
Из-за портьеры вышел молодой артист в белых рейтузах и черном смокинге. Танцевальным шагом он прошелся вдоль картонных деревьев с плутоватым выражением на лице и вдруг отдернул другую портьеру. Девушка в прозрачном сарафане извивалась в мускулистых руках ряженого мужичка с приклеенной бородой, по пояс голого, в казачьих шароварах с лампасами и сапогах. Его плечи и спину украшали срамные наколки. Мужик не замечал господина в смокинге, зато девушка хорошо видела его из-за плеч своего любовника. Она строила ему глазки, одновременно все яростней извиваясь в руках ряженого казака. Из невидимых динамиков полилась мелодия оперы «Орфей и Эвридика». Оторвавшись от девушки, мужик с бородой зашатался и свирепо завращал глазищами, изображая мертвецки пьяного. Наконец он рухнул на пол и громко захрапел.
– Что это означает? – спросил Джон.
– Вам же рассказали, – зевая, отвечал Лев Сергеевич. – Русская литература в объятиях тоталитаризма. Не понимаю, при чем тут Карамзин? За такие аллегории выгоняют из ГИТИСа с первого курса.
Но Джон был не согласен с Барским. То, что происходило на сцене, отталкивало, но и притягивало его. Он не мог оторвать глаз от девушки. Вдруг в голову пришла нескромная мысль, что разврат больше всего притягателен именно для чистых душ. Опытный развратник не может близко к сердцу принимать разврат. Он устал от него, как Барский…
Освободившись от любовника, девушка в сарафане по-балетному побежала в объятия господина в смокинге. Вместо тоскующей мелодии Глюка раздался бодрый марш «Прощание славянки». Под его бравурные звуки господин стал прохаживаться с девушкой под руку, свободной рукой кокетливо трогая ее за тесемки сарафана и развязывая их.
– Недурной стриптиз! – оценил даже Барский.
В этот момент проснулся мужик с бородой. В руке у него оказался картонный топор, на лице была зверская улыбка. Лицо девушки исказилось от страха, она оттолкнула господина, и тотчас сарафан упал к ее ногам, полностью открывая нагое тело. Несколько секунд мужик и господин, не замечая друг друга, любовались красавицей.
Затем между ними началась схватка. Мужик свирепо размахивал топором, свиставшим в нескольких сантиметрах от зрителей, а господин, приседая в русской пляске, раскланивался перед мужиком и юлой вертелся вокруг него. Изловчившись, он сорвал с него бутафорскую бороду и стал подтирать ею туго обтянутую панталонами задницу, делая страдальческое лицо и показывая зрителям, что борода слишком груба для столь деликатной процедуры.
Пока они чудесили, девушка грациозно поднялась по приставной лестнице и погрузилась в бассейн. Заметив это, мужик с господином перестали гоняться друг за другом, разделись до плавок, как профессиональные стриптизеры, и тоже прыгнули в бассейн. Зрителей обдало брызгами. Сидевшие на стульях вскочили и бросились в толпу стоявших. Только Джон продолжал сидеть, как зачарованный. Девушка и ее кавалеры вышли из бассейна и стали плясать шаманский танец под звуки бубна. Это было по-своему красиво. Вдруг девушка подбежала к Половинкину, схватила за руки и повлекла к своим партнерам. И Джон, увлеченный ритмом танца и манившей его женской наготой, стал нелепо подпрыгивать, размахивать руками, топать и приседать, как подвыпивший гость на деревенской свадьбе. В голове его зашумело. Он чувствовал, что теряет сознание. Вдруг музыка оборвалась. Наступила мертвая, зловещая тишина.
Девушка оставила Половинкина, подошла к бассейну, оперлась о его край и встала в бесстыдной позе. Она широко расставила ноги, выставив перед зрителями аккуратные розовые ягодицы. К ней подбежал Сид. Он размахивал гомерических размеров резиновым фаллосом.
– Пробил час икс, господа! – кричал он. – Кто желает вставить этой грязной потаскушке? Решайтесь! Оплачено! Такой шанс дается один раз в жизни! Сделаем это, господа! Совершим символический акт, о котором узнает вся страна! Сегодня мы покончим с мифом о русской духовности! Господа, кто хочет засадить этой сучке прямо в зад?
Публика молчала в оцепенении, с ужасом глядя на бесновавшегося Дорофеева. Джон в промокшей одежде дрожал от озноба. Он слышал, как стучат его зубы. Неожиданно из толпы вышла Перуанская:
– Ах ты, поросенок!
Она вырвала из рук Сида искусственный фаллос и огрела оратора по лбу. Затем обняла голую девушку за плечи.
– Одевайся, милая! От окна дует. Застудишь наше, женское.
А тебе, Сид, я уши надеру! – свирепо продолжала она. – Поросенок ты эдакий! Если б я знала, на что ты меня позвал, я бы сама на тебя в КГБ стукнула!
Сидор чмокнул Перуанскую в руку.
