– Невероятно!
– Вы обратили внимание, что Талдыкин и Иванов сошли с ума? С Талдыкиным это случилось сразу. Он носился по ночному городу, стучал во все окна, вел себя как безумный. Иванов, натура более циническая, сбрендил позже. Зато так основательно, что повесился. Помните содержание его предсмертной записки? «Нет сил! Нет больше сил!» Сил на что? На то, чтобы помнить, что он проделал той ночью вместе с Талдыкиным. Талдыкин крепко держал девушку за ноги, а Иванов острейшим английским ножом, как заправский мясник, резал ей горло.
– Но зачем?! – вскричал Джон.
– Они находились под гипнозом Вирского. В таких случаях говорят: действовали как зомби. Скорее всего, сеанс Вирского не был реальным перемещением души в чужое тело. Это был обычный коллективный гипноз, которым Вирский владел отменно. Находясь в кабинете князя, Вирский уже нашел орудие для своего преступления. Он взял нож и в нужный момент подсунул его Иванову, которого он зомбировал, когда они вдвоем оказались на террасе без посторонних глаз. Талдыкина он обработал потом. Сильный и глупый молодой человек – чего лучше искать?
– Значит, убийство было ритуальным? – механически спросил Половинкин, думая о чем-то своем.
– Для чего это было нужно Вирскому, я не знаю, – ответил Лев Сергеевич. – Но он поехал в имение князя, заранее рассчитывая… пролить кровь невинной жертве.
– ???
– Это что-то жреческое или сатанинское, – равнодушно объяснил Барский. – Не считаю, что над этим нужно всерьез задумываться. Задумаешься и, чего доброго, сам с ума сойдешь. Вот Курослепов поступил правильно. Он знал, что у князя хранятся сатанинские книги его старшего брата. Знал, что Чернолусский-младший эти книги почему-то не продал. Видимо, решил Курослепов, князь помешался, то ли от водки, то ли от «Вавилонов», и пошел по стопам старшего брата. То есть его заинтересовала магия крови. Но убивать себя, как сделал старший брат, Сергей Львович не стал. Он был слишком эгоистичен и жизнелюбив. Вот он и зарезал Ольгу, чтобы попрактиковаться в черной магии, решил Курослепов. Но сделал это глупо, бездарно, с помощью преданного слуги, который раскололся при первом удобном случае. Курослепов знал, что мамаша дворецкого сошла с ума от общения со старшим братом Чернолусским. То же самое случилось и с ее сыном, подумал следователь.
– Почему же он не подумал на Вирского?
– Как знать, может быть, и подумал. Но Вирского след простыл, а князь во всем сознается. У Курослепова, действительно влюбленного в Ольгу, не было оснований очень уж любить князя. Зачем усложнять? – решил он. Но после смерти Сергея Львовича в нем, возможно, заговорила совесть. Он добровольно ушел в отставку, осчастливил вдову с ребенком и стал пописывать в журналы статейки. Как там? «О травлении человека собакой», ха-ха!
Джон молчал, погруженный в какие-то свои мысли.
– Эй, приятель! – Барский помахал ладонью перед его лицом. – Не принимайте так близко к сердцу! Ольги Павловны не вернешь. Даже косточки ее уже истлели. Живите настоящим, приятель!
– Налейте мне водки, – попросил Джон.
Мисс Маргарет Шарп, бригадир стюардов и стюардесс рейса Нью-Йорк – Москва, без стука вошла в кабину пилотов.
– Что случилось, Марго? – спросил командир.
– В хвостовой части, сэр, двое каких-то русских достали огромную бутылку водки и опорожнили ее наполовину.
– Они скандалят? Сделайте им замечание.
– Я уже сделала, сэр. Они предложили мне выпить с ними, сэр. В это невозможно поверить, но это так!
Командир поморщился.
– Что я должен делать, Марго?
– Уверена, вы знаете, сэр.
Мисс Шарп сердито покинула кабину.
– Черт! – взорвался командир. – Эта старая дева не успокоится, пока я не сообщу в Шереметьево о пьяных русских! Черт! Над нашим рейсом смеется вся шереметьевская милиция! Но русские сейчас объявили сухой закон, и на мое сообщение будут вынуждены отреагировать. Русские всегда много пили. Так они решают свои проблемы. Почему я должен мешать русским решать свои проблемы?
– Вы можете не сообщать в Шереметьево, сэр, – напомнил второй пилот.
– Шутишь? Тогда мисс Шарп сама сообщит обо мне куда следует. Ее боится весь совет директоров компании. Нет, я не хочу себе лишних неприятностей.
До прилета в Москву оставалось три часа. Половинкин пребывал в том состоянии опьянения, когда непривычный к алкоголю молодой организм еще не разобрался, как ему отвечать на сильнейшее отравление. Все пассажиры казались Джону невыразимо прекрасными, а тесные стены самолета раздвинулись до размера Вселенной. Барский выглядел трезвым, но на вопросы отвечал медленно, долго задумываясь над их смыслом.
– Солженицын великий человек, – соглашался он, – но, к сожалению, не слишком умен.
– Это невозможно! – с пылающим лицом спорил юноша.
– Именно так, мой друг. Все великие деятели не слишком умны. Им нельзя долго задумываться. Задумаешься и перестанешь действовать. Действуют не Гамлеты, а Полонии, Джонушка.
– А где мы сейчас находимся?
– Не понял…
– Где мы сейчас пролетаем?
Барский посмотрел в иллюминатор. За ним было черным-черно.
– Где-то над Белоруссией, – уверенно сказал он.
– А что там сейчас делают?
– Пьют, Джонушка.
– Все пьют?! – испуганно воскликнул Половинкин.
Барский пожал плечами… Через полчаса Джон снова поинтересовался: где теперь пролетает их самолет?
– Мы пересекли границу России, – важно комментировал Барский, сверившись с черным иллюминатором.
– А что там делают?
– Пьют, – твердо ответил Барский.
– Неужели все?!
– Все до одного!
– Боже, как грустна наша Россия! – всхлипнул Половинкин и немедленно заснул, уронив шляпу на колени и пуская пузыри, похожие на бубль-гум.
Глава третья Ненастье
Городок Малютов
Никогда еще со времен денежной реформы и первого полета человека в космос жители маленького, но старинного городка Малютов не были так потрясены и оскорблены в своих гражданских и человеческих чувствах, как тем холодным ранним утром середины октября 1967 года, когда…
Но – по порядку…
Накануне, ночью, разбушевалось последнее предзимнее ненастье. Деревянные избы на главной улице городка противно заскрипели от шквалистого ветра, напугав не только обывателей, но и их сожителей – рыжих тараканов. Под утро ветер стих, и на город спустилось нечто вроде тьмы египетской. На Покров ждали снега, но он не пошел. Зато просы́пался ледяной колючий дождь, исхлеставший ржавое железо крыш и речку Сестрицу, предательски покинутую своими верными стражами – белыми гусями. Затем непогода нехотя ушла на восток, и ненадолго усмехнулся ехидный рот молодого месяца.
