Длинная юбка, джинсовая рубашка, арафатка и тяжелые ботинки — то еще было зрелище, смех да и только. Зато лицо этой нескладной девахи… Оно было совершенно необычным… Не само лицо, конечно (хотя его без всяких натяжек можно было назвать симпатичным и даже хорошеньким), а… Его выражение, что ли? Свет, от него исходивший?.. Определенно — это был свет, способный добраться до самых потаенных, скрытых во тьме человеческой плоти уголков. Как будто эта странная деваха знала то, чего не может знать простой смертный.
Не должен.
Разве об этом она подумала, стоя на перроне Московского вокзала? Нет — эти мысли случились много позже.
А тогда она — по инерции, связанной с кондеем, — как-то нехорошо обозвала ее. «Толстой жабой», что ли? Идиотское выражение.
Что было потом? Потом Соня сказала, что это дочь ее старинного друга — вот новость так новость! До этой новости Соня представлялась Тэ.Тэ. абсолютной и тотальной одиночкой. Одиночка рождена из споры прилетевшей из дальнего космоса бактерии и умудряется даже на Земле существовать, не вступая в близкий контакт с окружающим миром.
Что было потом?
Брошенная вскользь фраза о том, что деваха является поклонницей Тэ.Тэ. Напрасно Соня произнесла ее: Тэ.Тэ. ненавидела своих фанатов лютой ненавистью, о чем и сообщила всем присутствующим.
Что было потом?
Ничего.
На этом инцидент был исчерпан, деваха растворилась в ночи, и, когда поезд тронулся, Соня предложила Тэ.Тэ. выпить водки.
— Сегодня печальный день, — сказала Соня, опрокинув первую рюмку и, по обыкновению, закусив ее салатным листом.
— А что случилось? — на долю секунды взволновалась Тэ.Тэ.
— Сегодня мы потеряли твою поклонницу.
— Кто-то умер?
— Ты умерла, детка. Для той девчонки с перрона после всего, тобой сказанного, ты умерла. И боюсь, что навсегда.
— A-а… Ты имеешь в виду толстуху?
— А она кажется тебе толстухой?
— Нет, ну… — подобного вопроса от Сони Тэ.Тэ. не ожидала никак и потому задумалась. — Объективно, ей надо бы сбросить десяток килограмм. Или пятнашку. И все будет в порядке.
— Что еще ей надо сделать, чтобы все было в порядке?
— Не знаю, — Тэ.Тэ. была явно сбита с толку. — Наверное, прикид сменить. Прикупить одежку понаряднее. А то она выглядит, как юный бомж, ты уж прости.
— Что еще?
— Я не понимаю сути вопроса. Тебя что-то задело?
— Нет, — быстро ответила Соня. — Просто любопытно… Знаешь, она работает в хосписе, эта девчонка. Постоянно находится рядом с умирающими людьми.
— Ей можно только посочувствовать. А вообще, я бы посоветовала ей сменить работу. И ты могла… посоветовать… Как старинная подруга ее отца. Я не знала, что у тебя есть друзья.
— У меня нет друзей. А старинная подруга — просто фигура речи.
— Эвфемизм?
— Что-то вроде того, — вторую рюмку Соня выпила сама, не ожидая Тэ.Тэ. — Если бы я встретила людей, которые… м-м… присматривают за твоим братом, я бы тоже посоветовала им сменить работу. Какой прок возиться с сумасшедшим?
Резкая боль пронзила Тэ.Тэ. Резкая и ослепительная, сразу в нескольких местах. В затылке, в сердце и (что самое неприятное) — в солнечном сплетении. Из-за нее дыхание у Тэ.Тэ. затруднилось, а перед глазами поплыли черные круги. До сегодняшнего дня Левина тема никогда не обсуждалась в таком циничном и омерзительном ключе.
Левина тема вообще была табу.
Хотя в самом начале их совместной работы именно Соня очень помогла Тэ.Тэ. Нашла для несчастного Левы закрытую профильную клинику, больше напоминающую санаторий (правда, с решетками на окнах, выкрашенными в белый цвет). Клиника была небольшой и стоила баснословно дорого. Но, во всяком случае, там не издевались над пациентами и не кололи их тяжелыми и разжижающими и без того некрепкие мозги химическими препаратами.
Диагноз, который когда-то поставили Леве, стал проклятием Тэ.Тэ. Поначалу это была малопрогредиентная или вялотекущая шизофрения, с довольно длительными периодами ремиссий и сезонными обострениями. Первые ее признаки проявились, когда Леве было восемнадцать, а Тэ.Тэ. — шестнадцать с половиной. Тогда они жили втроем — с бабкой по отцовской линии. Отец, строитель по профессии, стал жертвой несчастного случая, когда Лева с Тэ.Тэ. были еще малышами: на него свалилась бетонная плита. Еще через три года умерла от рака мать, — Лева пережил ее смерть гораздо острее и болезненнее, чем Тэ.Тэ. А уж в четырнадцать-пятнадцать лет ее и вовсе ничего не волновало, кроме первых гитарных опытов с группой таких же оболтусов, регулярно собиравшихся в заброшенном гараже. Оболтусы беспрекословно подчинялись Тэ. Тэ., считали гением (!) и все до единого были безнадежно влюблены в нее. Тэ.Тэ. же все эти вздохи, взгляды, дрожащие пальцы и тайные приглашения на тайную свиданку были до фонаря.
Музыка, вот что ее интересовало.
Она довольно часто пыталась поговорить о Своей Музыке с Левой, но Лева был слишком умным, слишком всезнающим, чтобы посмотреть на ее композиторские опыты непредвзято. Ему повсюду слышались отголоски других исполнителей, других мелодий. К когда-то заявленному Жаку Брелю прибавились Мишель Легран, Фрэнсис Лэй, Жильбер Беко и Жорж Брассенс, Серж Реджиани, Серж Генсбур и Дик Аннегарн. И это были только французы, которых Лева обожал! А если приплюсовать к ним американцев, которых Лева не любил, и англичан, к которым относился с интересом?.. Людей наберется не то что на диксиленд — на целый Кубанский хор! После разговоров с Левой Тэ.Тэ. чувствовала себя раздавленной и униженной и давала себе самые страшные клятвы никогда больше не обсуждать с ним Свою Музыку. Или — в отместку — порвать его кино-блокноты, которых к тому времени собралось никак не меньше пятидесяти.
Взять и порвать, сжечь, утопить в унитазе — как-то ты тогда запоешь, голубчик? Как Жак Брель или как Серж Реджиани?
Ни один блокнот так и не был тронут, просто Тэ.Тэ. на какое-то время отдалилась от Левы. А потом, толком не закончив даже музыкального училища, в котором оттрубила почти три года, и вовсе уехала в Москву. В поисках славы, чего же еще. А как раз уезжать было нельзя. Бабка, всегда считавшая, что ей не повезло с внуками (один — дурачок, другая — оторва), не особенно вникала в Левины странности. И забила тревогу только тогда, когда его накрыл первый острый приступ.
— Приезжай, — сообщила она Тэ.Тэ. по телефону. — С Левкой беда.
— А что случилось-то?
— С мозгов спрыгнул, бедолага. Я его в психушку сдала, от греха подальше.
Тэ.Тэ. приехала через три дня и обнаружила Леву в городской психбольнице. Больница была чудовищной, полуразвалившейся, крашенной в жуткую охру — после нее Тэ.Тэ. еще долго преследовало ощущение вязкого кошмара. А бедный Лева… Бедный Лева пробыл в отделении для буйных (и почему его только сунули туда?) целую неделю.
