Шопоголичку и тряпичницу Шалимара, несмотря на такой же плачевный, как у Елизаветы, уровень знаний, удалось пристроить в институт культуры, на расплывчатую специальность «режиссура массовых праздников».
И лишь Елизавета осталась не у дел.
Не то чтобы она совсем не была заинтересована в высшем образовании, нет. Она просто не знает, к чему себя приспособить. Да и возможное абитуриентство и — не дай бог! — студенчество пугают ее до обморока, всё это — новые люди, не всегда лояльные и дружелюбно настроенные. Позитивная Елизавета не исключает: большинство из них — славные, милые, сердечные. Но нет никаких гарантий, что среди буйно цветущего людского великолепия не окажется подонка, который злобно бросит ей вслед — толстая жаба! И зачем, спрашивается, подвергать себя ненужным стрессам, когда можно их избежать?..
Елизавета ни за что не расскажет о своих опасениях подругам, даже под страхом смерти. Вот и приходится отделываться общими фразами насчет я еще не решила, к чему у меня лежит душа. Тем более что это правда. Хотя и не вся.
Елизавете хотелось бы сочинять сапоги, разные фасоны сапог. Именно сочинять, как сочиняют музыку или стихи, и не испытывать при этом мук творчества, — потому что их просто-напросто нет! А есть ощущение всемогущества и полета. И абсолютного внутреннего покоя, идущего от уверенности: то, что могу сделать я, не сделает никто. Со времен первого эскиза, воплощенного на салфетке, Елизавета перевела еще с три десятка подобных салфеток, несколько использованных билетов в кино, карманный блокнот с футболистом Бекхэмом на обложке и реликтовый, пожелтевший от времени ежедневник «Тяжпромэкспорт». На серьезные разработки это не тянет. Для серьезных разработок нужны: а) другая бумага; б) другие средства исполнения, акварель, к примеру; или мягкие оттеночные карандаши «Koh-i-noor», или перо с тушью.
Перо с тушью особенно вдохновляют Елизавету. Обладая ими, легко представить себя японкой, выплывшей из глубин Средневековья, несчастной подругой самурая, чьи широкие рукава мокры от слез. Почему она несчастна? — возлюбленный оставил ее ради бесконечных междоусобных войн. Он обещал вернуться, но стоит ли верить обещаниям почти-что-мертвеца? — ведь процент смертности среди самураев необычайно велик. Словом, ей ничего не остается, как коротать время за написанием изящных трехстиший (хокку) и пятистиший (танка) — для этого и нужны перо с тушью. Музыкальное сопровождение действа тоже приветствуется. Тут подошли бы сугубо национальные цитра или сямисэн, но вместо них в черепной коробке Елизаветы звучит полуистлевшая и единственная в своем роде японская попсятина —
сестры Пинац. «Каникулы любви».
В русском варианте эта песня известна как «Дельфины». Карлуша на своем аккордеоне исполняет ее редко, считая тему недостаточно изощренной, хотя и привязчивой. А строка из припева («ра-асскажите, как сча-астлива я-а-а-а-а!») так же слабо соотносится с мокрыми от слез рукавами, как сама Елизавета с образом средневековой миниатюрной японки.
Миниатюрными были сестры Пинац. И все другие японки (грузных, толстошеих и толстозадых японок Елизавета не видала — ни на гравюрах, ни на ширмах, ни в кино). И все другие не-японки — поп-дивы, рок-дивы, старлетки и кинозвезды, ведущие прогноза погоды, виолончелистки, первые скрипки, мастера спорта по акробатическому рок-н-роллу, певица Бьорк. И все другие — универсальное словосочетание.
Всех других Елизавета обнаружила в окрестностях художественно-промышленной академии, в просторечии именуемой Мухой. В Муху она отправилась после детального изучения справочника «Высшие учебные заведения Санкт-Петербурга». Несмотря на прозаическое название, справочник тянул на «Книгу перемен», никак не меньше: в нем содержались наиполнейшие сведения о факультетах дизайна! Дизайн — вот что нужно Елизавете с ее рисованными сапогами, вот что может изменить ее жизнь и дать в руки гарантированный кусок хлеба! К высшей математике сапоги не приставишь, отрабатывать на них основополагающие принципы когнитивной психологии никому и в голову не придет, не говоря уже о том, чтобы тыкать в них пинцетом, изучая рефлекторную деятельность мышц. Дизайн — совсем другое дело. В узком смысле он трактуется любой энциклопедией как «художественное конструирование». О боги, хвала вам — ведь рисунки Елизаветы ни что иное, как художественное конструирование!
Вооруженная этой внезапно открывшейся истиной, Елизавета и отправилась в Муху, чтобы присмотреться к факультетам дизайна. Но до собственно факультетов она не добралась: пространство вокруг училища оказалось заминированным. Мины не покоились в земле и не были замаскированы под сигаретные пачки и детские игрушки — напротив, находились в открытом доступе: подходи и рви зубами детонатор. Но любое столкновение с минами разнесло бы Елизавету в куски — ведь в их роли выступали те самые другие. Стройняшки-абитуриентки немыслимой красоты в таких же немыслимых одеяниях. Джинсики на бедрах, бриджики на шнуровке, шортики, похожие на трусики, и трусики, похожие на шортики, безрукавки-кантри (бахрома и замша), юбки всех мастей и сортов — от мини до макси; бесстрашные открытые топики, провокационные майки, нежнейшие блузы.
И, конечно же, аксессуары!
Аксессуары были тайной страстью Елизаветы, ее наваждением не хуже сапог, и… Они были совершенно недостижимы. Так же, как татуировки, пирсинг и лак для ногтей цвета крови, пролитой патриотами во имя торжества Сандинистской революции в Никарагуа. Гипотетически Елизавета могла бы унавозить тело татуировками, проткнуть язык, пупок и прочие интимные части тела; она могла выкрасить в карминно-красный не только собственные ногти, но и воспользоваться накладными — с перьями, блестками и стразами от Сваровски. Другое дело, что на толстой жабе весь этот великолепнейший эстетический нонконформизм выглядел бы смехотворно. Чтобы не сказать — отталкивающе. А аксессуары? а драгоценности? — ремни, кольца, серьги, броши цепочки, подвески, браслеты, летние панамы, шапки с енотовыми хвостами, широкополые шляпы с вуалью а lа Грета Гарбо выползла в булочную пробздеться!.. Превосходные сами по себе, они увеличивали собственный вес владельца как минимум на полкило, а ведь в прискорбном Елизаветином случае борьба шла за каждый грамм! Но даже если не зацикливаться на массе, существует еще такая подлая штука, как визуальное восприятие. Кольца на пухленьких пальцах смотрятся совсем не так изысканно, как на худых. Самая невинная цепочка, будучи водруженной на толстую жабу, привлечет ненужное внимание к ее шее (она не столь длинна, сколь хотелось бы); к ее ключицам (они не выпирают трогательно, а норовят укрыться под слоем жира и заснуть вечным сном); к ее груди… Впрочем, грудь у Елизаветы была так себе, ничего выдающегося, об арбузах, а тем более ведрах, речь не идет, заурядный третий размер, — что в ее случае можно считать подарком судьбы.
На фоне этого уныния (прикрытого к тому же ковбойкой, жилеткой и платком-арафаткой) слаборазвитые, но крепкие, как орех, груди стройняшек-абитуриенток казались настоящим откровением, жемчужиной Средиземноморья, Карибского бассейна и дельты Нила. Их украшения (все те же кольца, серьги и браслеты) не были куплены в обычных магазинах, но — с риском для здоровья — добыты в совершенно экзотических частях света. А, может, стройняшки сами изобрели их, разработали эскизы и воплотили задуманное в самые диковинные материалы? Последнее — вернее всего, недаром все они толкутся у Мухи, этой колыбели декоративно-прикладного искусства!..
