Я напомнил о Борхесе.
— Нет-нет-нет! — отрезал Икаца.
— Борхес утверждает, что аргентинская традиция вырастает из западной культуры! — сказал я.
— Борхес ошибается, — возразил Кэррион.
— Мы вообще не берем во внимание этого Борхеса, — добавил Икаца.
Парейя выглядел растерянным и ничего не сказал.
— Я всегда хотел с ним встретиться, — сказал я.
— Послушайте, — начал Кэррион, — главное это продажи. Вы должны заставить себя принять это. Вам нужно добиться известности, иначе никто на вас и не взглянет.
Он пустился в рассуждения на эту тему, и наша беседа окончательно превратилась в пародию на заседание правления южноамериканской фирмы, которая давно перестала приносить доход. Икаца и Парейя спорили с Кэррионом, что отзывы критиков ничего не значат, если никто тебя не читает. Издание книг — это бизнес, и издатели должны быть бизнесменами и уметь делать деньги, если хотят выжить. И конечно, авторам необходимо продавать свои книги, чтобы стать известными. Он это знает. Он сам был представителем Латинской Америки в Нобелевском комитете. Он предлагал кандидатуры многих достойных писателей, но члены комитета всегда задавали один и тот же вопрос:
— А кто это такой? В первый раз о нем слышим!
Икаца утверждал, что это и есть главная проблема.
Да, это действительно серьезная проблема, согласился Парейя. И надо к ней относиться серьезно.
Я хотел было снова сунуться с Борхесом, но побоялся нарваться на грубый ответ. До меня не сразу дошло, что Парейя обращается ко мне. Он говорил, что для него главная трудность в том, что он всегда отождествляет американских писателей с американскими политиками — с правительством США, с Никсоном, с Вьетнамом. А поскольку его совершенно не интересует наша политика, то и книги наши он читать не может.
Я заверил, что американские книги — если они действительно хорошие — не имеют ничего общего с политикой.
— А по мне, это одно и то же, — отрезал он.
— Вы случаем не путаете лисицу с охотником? — не выдержал я.
Нет, он так не думал. Остальные с ним согласились, и на этой дружеской ноте заседание клуба подошло к концу.
— Может, они решили, что вы пытаетесь их критиковать? — предположил на следующий день один американский политик.
Я возразил, что вел себя весьма тактично, а о Борхесе упомянул без задней мысли — просто хотел поделиться своим восхищением его творчеством.
— Латиноамериканцы — забавные люди, — сказал он. — Они терпеть не могут, когда их критикуют. Они этого не выносят, так что лучше этого не делать. Им ненавистен критицизм или, по крайней мере, то, что они хотят считать критицизмом. Правительство Эквадора — триумвират диктаторов: армия, флот, ВВС — трех генералов. Если им только покажется, что кто-то их критикует, они заложат рядом с его домом динамит и устроят взрыв.
Я сказал, что это серьезный довод.
— Нет-нет, — заверил он меня, — никто при этом не пострадает. Это просто такое предупреждение. Единственным, кому не повезло, был критик, которому хватило духу стоять на своем даже после взрыва.
На стене в офисе этого человека висела карта Эквадора. Однако она совершенно не походила на ту карту, которая имелась у меня. Политик объяснил, что эту карту напечатали в Эквадоре и что на самом деле здесь половина территории Перу. И что эквадорская карта Перу и перуанская карта Эквадора совершенно разные: обе страны предпочитают считать себя гораздо бо́льшими, чем они на самом деле, и пририсовывают себе всю территорию бассейна Амазонки.
Увидев в этом человеке бесценный источник информации, я стал расспрашивать его об индейцах. Да, аристократов из родов инка практически не осталось, и здесь принято использовать индейцев на самых малооплачиваемых работах. Испанцы вырезали инков и заняли их место, точно так же эксплуатируя индейцев. Ситуация нисколько не меняется: индейцы по-прежнему остаются на дне общества, а поскольку практически все они неграмотны, то и протестовать особо не могут.
— Удивительно, как индейцы не передушили этих людей, — сказал я.
Когда я приехал в Квито, в городе душили людей. На следующий день душителя поймали. В местной газете появилась статья под названием «Очарованный галстуками». Убийца оказался гомосексуалистом, но это было еще не все. Он нападал на своих жертв в женском наряде (статью проиллюстрировали подборкой фотографий, на которых его запечатлели в разных женских париках). Ему удалось задушить четырех мужчин. Его ответ полиции корреспондент пересказал так: «Когда он вступал в половую связь с некоторыми лицами или с теми, кто носил галстук, его охватывало неудержимое желание их удушить. В остальных случаях он был абсолютно нормален».
— В общем, дела идут на лад, — заявил американский писатель Мориц Томсен. Он был автором «Жизни бедных» и «Фермы на реке изумрудов» — двух известных книг, поставивших его в один ряд с В. Г. Хадсоном. Томсен прожил четырнадцать лет в одной из самых диких и глухих провинций Эквадора. — Если вы заедете в определенные районы Эквадора, индейцы забросают вас камнями. Здесь встречается множество машин с разбитыми ветровыми стеклами, — он ухмыльнулся и прищурил яркие голубые глаза. — Так что есть все основания полагать, что революция не за горами.
Не кто иной, как Мориц спросил у меня однажды, встретив на улице Квито:
— Я никак не врубаюсь, Пол! Как ты умудряешься писать обо всех этих путешествиях, если только и делаешь, что ходишь по гостям?
— По-твоему, лучше мне написать о гостях? — предположил я. Но на самом деле он был прав, и мне стало очень стыдно. Я дал себе клятву на следующий же день сесть на поезд до Гуаякиля.
Но на следующий день поезда не было. Мистер Кейдерлинг из американского посольства предложил мне свое решение. Я полечу в Гуаякиль и прочту там лекцию. Он свяжется с посольством в Гуаякиле, обо всем договорится и попросит их заказать для меня билет на «Аутоферро», идущий сюда, в Квито.
— Это тот же поезд, — заверил он. — Только идет в другую сторону.
Я решил, а почему бы и нет? И полетел в Гуаякиль.
Гостям Гуаякиля волей-неволей приходится воздевать очи к горе, ибо в ясную погоду с душных улиц можно разглядеть снежную шапку на вершине Чимборацо, тем более что внизу можно увидеть одних только крыс. Чимборацо высится в плотном желто-буром воздухе, то и дело грозящем дождем, от которого пешеходы прячутся под навесами магазинов. Ночью здесь тоже часто льет дождь, но крысам на это наплевать. Крысы умеют плавать, пробираться по трубам и лазить по вертикальным стенам. Им нипочем голод, холод и жара. Они жестоки, бесстрашны и решительны, и полученные ими навыки выживания делают их практически неистребимыми. Наверное, это единственное животное, которое может позволить себе быть таким шумным: им попросту нечего бояться. Они не крадутся в темноте, но скорее топочут, цепляясь за землю своими коготками. Вы услышите приближающуюся крысу еще за несколько метров: так беспечно они передвигаются, то и дело набрасываясь на своих товарок. Их откровенная враждебность даже не предполагает особой хитрости или коварства.
