Я не носил ни бейджика туриста, ни рюкзака флибустьера. Я шел по лезвию ножа между этими племенами и в итоге прибился к компании мексиканцев, которые считали себя туристами, но из-за внешнего вида их принимали либо за хиппи, либо за местных.
— Вот посмотри на меня как следует, Пол, — попросил один из них как-то вечером. — Разве я похож на местного?
— Ни капельки, — ответил я.
— Но тогда что со всеми этими людьми? Я и двух дней не пробыл в Куско, а меня уже останавливают на улице, чтобы спросить дорогу! Нет, с меня хватит, еще два таких дня, и я возвращаюсь в Мексику! Там тоже бывает грязно, но не так грязно, как здесь.
На следующий вечер в сумерках мы с мексиканцами отправились немного прогуляться по переулкам Куско и забрели в какой-то мрачный двор. Его окружали темные низкие постройки, на веревке сушилось какое-то тряпье. Тощий щенок подошел к луже и стал громко лакать воду, огромный толстый индюк возмущенно забормотал и забулькал на нас, а на скамейке сидели две индейские женщины и пили темное пиво из пластиковых стаканчиков.
— Я слышу музыку! — заявил один из мексиканцев. С радостной улыбкой он двинулся на звук: тот шел из темного провала двери сбоку от нас. Он сунулся было внутрь, но тут же выскочил: — Типичный бар.
— Может, зайдем? — предложил я.
— Там даже сесть не на что, — ему явно хотелось поскорее отсюда уйти. — Лучше я выпью пива в отеле.
И все трое мексиканцев ушли. Я же заглянул внутрь и тут же понял, почему они так торопились. Бар напоминал мрачную пещеру с низким потолком, едва освещенную шестью тусклыми лампами. В этом зловещем освещении я разглядел индейцев, пьяно улыбавшихся друг другу и хлебавших темное пиво из облупленных кружек. Зал имел форму изогнутой лохани. В одном конце старик и совсем маленький мальчишка играли на непонятных струнных инструментах, мальчик тоненьким голоском пел что-то на кечуа. В другом конце лохани неопрятная толстуха жарила мясо на открытом огне — дым застилал все помещение. При этом она управлялась голыми руками: бросала мясо на угли, переворачивала, поднимала, чтобы проверить, готово ли оно, а затем хватала готовые ломти и бросала на блюдо. Прямо возле очага лежал практически голый младенец не больше шести месяцев от роду, он скорее походил на живую игрушку. Я увидел вполне достаточно и повернулся, собираясь уйти, но ко мне подошли трое мужчин.
— Вот, присядь, — сказал один из них по-испански и освободил место на скамье.
Он тоже пил темное пиво. И очень хотел, чтобы я тоже попробовал. Я сказал, что уже пробовал его в Гуанкайо. Он сказал, что здесь другой сорт. Но я не почувствовал никакой разницы. Это был все тот же отвратительный вкус горелого овса.
— Оно похоже на африканское пиво, — сказал я.
— Нет! — воскликнул он. — Это хороший сорт!
Я заказал себе бутылочного пива и представился, предпочтя солгать и назваться учителем. По крайней мере, этим людям проще было объяснить, что учитель учит, нежели то, что писатель пишет. Невозможно описать такую профессию, как писатель. Моя хитрость обычно удается, и необычная профессия не повергает окружающих в ступор, но зато вызывает определенное уважение и позволяет превратить беседу в интервью. Учителю географии извинительно совать свой нос куда угодно.
Они сказали, что работают в министерстве труда. Густаво и Абелярдо были архитекторами, а третий, по имени Наполеон Прентис («Это хорошее английское имя, только я по-английски ни в зуб ногой»), — гражданский инженер. Несмотря на столь почтенные профессии, все трое выглядели довольно жалко и мрачно.
— Возможно, вы не говорите по-английски, — утешил я Наполеона, — зато готов поспорить, что ваш кечуа лучше, чем мой!
— Я не говорю на кечуа, — возразил Наполеон.
— Я знаю несколько слов, и все, — добавил Густаво. — Вы с легкостью его выучите. Это не труднее английского.
— Кечуа похож на английский?
— Грамматика очень похожа. Например, по-испански мы говорим «книга красная», а на кечуа — «красная книга». Как в английском. Попробуйте, повторите сами.
— Красная книга, — сказал я по-английски.
Они улыбнулись этой фразе, такой странной среди испанской речи.
— Вот видите, кечуа выучить совсем просто, — сказал Густаво.
Они были не из Куско. Все трое приехали из Лимы. Министерство отправило их сюда, чтобы спланировать жилую застройку в Куиллабамбе, в районе Мачу-Пикчу, на берегу реки Урубамба. Абелярдо приехал только что, двое других провели в Куско уже несколько месяцев.
— Сколько вы пробудете здесь, Абелярдо? — спросил я.
— Год, — ответил он, переглянулся с остальными и покачал головой. Без особого энтузиазма добавил: — Это не самый плохой вариант.
— Там такие руины! — заметил Наполеон. — Очень интересно!
— Вы интересуетесь руинами? — спросил я.
— Нет, — ответил Наполеон. По их дружному хохоту можно было судить, что он высказался за всех троих.
— А как ваши жены относятся к тому, что вас так долго нет? — спросил я. Этот вопрос обычно все задают мне. Я хотел узнать, не изобрели ли они какой-нибудь универсальный мудрый ответ, чтобы впоследствии воспользоваться им.
— Мы не женаты, — ответил Густаво. — По-вашему, женатый человек поедет в такую дыру, как Куско или Куиллабамба?
— Но я женат, и я поехал в Гуанкайо.
— Это ваше личное дело, приятель. Будь я женат, так сидел бы дома.
— Я так и делаю, более менее, — сказал я.
— Более менее! — вскричал Густаво. Он так и трясся от хохота. — Вот так шутка!
— В такие ужасные дыры, как Икуитос или Пуэрто-Мальдонадо, посылают только холостых парней, как мы.
— А разве Икуитос не в Эквадоре? — удивился я.
— Когда там, а когда не там, — рассмеялся Густаво. — Все меняется каждые три дня.
— Я был в Мальдонадо, — сказал Наполеон, — кошмарное место, жарче, чем в Бразилии.
— Лима — хороший город, — сказал Абелярдо. — Вам нравится Лима? Да? В Лиме всегда есть чем заняться!
Ему явно не улыбалось проторчать целый год в Куиллабамбе.
— Но ты только подумай обо всех этих руинах в Куско! — возразил Наполеон.
Абелярдо отпустил какое-то невнятное ругательство, что-то вроде «Ох, да пошел ты со своими руинами!».
— А вы что-нибудь знаете о других странах? — спросил Густаво. — Например, о Франции? Вот скажите, сколько надо, чтобы жить в Париже? Сколько долларов в день?
— Около сорока, — ответил я. Это явно его разочаровало.
— А в Лондоне?
— Может быть, тридцать, — сказал я.
— Поезжайте в Лиму, — посоветовал Абелярдо. — Там хватит и четырех.
— Тогда уж лучше в Мальдонадо, — вставил Наполеон. — Там и одного будет много.
