Когда я вернулся в зал, гости уже надевали пальто.
— Мы идем обедать, — сказала леди Макс. — Здесь рукой подать.
Мы гурьбой двинулись по Бромптон-роуд к французскому ресторану «La Tour Eiffel»; там нас провели в отдельный, обшитый деревянными панелями кабинет, в моем представлении подходящий скорее для влюбленных парочек или забубённых гуляк. Окна были занавешены пыльными бархатными шторами с толстыми золотыми кистями. Мы сбросили пальто на руки прислуге, и леди Макс рассадила нас за столом. Я был в замешательстве; неужто и остальные испытывают то же самое, думал я. Низко наклонив голову, миссис Лаш что-то взволнованно шептала мужу. Справа от меня сидела женщина по имени Пиппа, слева — Марвуд.
— А где Уолтер Ван Беллами? — спросила леди Макс.
Он исчез — испарился по дороге, но леди Макс рассмеялась и заявила, что это вполне в его духе.
— Он же чокнутый. Причем не на шутку.
В кабинет со скучающим видом вошел официант-француз в чересчур облегающей сорочке, волосы у него были влажные, лицо горело; раздав нам меню, он с пародийным французским акцентом перечислил фирменные блюда дня и те, которые уже кончились.
— Вы уж простите, — сказала Пиппа, — но меню мне подали липкое. Противно, сил нет.
Скорчив гримасу, она вернула меню официанту, который явно обиделся.
— Не принесете ли хорошего вина? — обратилась к нему леди Макс. — Ваше фирменное вино подается в залапанном графине и по вкусу напоминает лак для ногтей. Две бутылки «Мерсо», даже три, и подайте их сразу.
— Когда я пью «Мерсо», у меня возникает ощущение, что я вступаю в атмосферу «L'Etranger»
[40]
Камю, — заметил, обращаясь ко мне, Хивидж.
Леди Макс тем временем продолжала давать указания официанту. Сидя во главе стола, она превратилась в деловитую, внимательную хозяйку. Властная сила чувствовалась в ее позе, в поднятом подбородке, в повороте корпуса — словно наэлектризованная, она чутко реагировала на каждую реплику и была сама любезность.
Вино разлили по бокалам, и официант вынул свой блокнот:
— А кг'оме того, сегодня имеем свежий омаг'. В меню их, пг'авда, нет.
— Да у них не настоящие омары, — сказала леди Макс, содрогнувшись, будто от оскорбления. — Всего лишь жалкие маленькие бесцветные шотландские лангусты.
В ответ официант лишь щелкнул шариковой ручкой.
— Зато паштет из креветок у них превосходный.
Мы дружно заказали паштет из креветок.
— И рагу из зайца, — добавила леди Макс и, облизнувшись, пробормотала французское название блюда.
— Civet de lièvre, — педантично чеканя слоги, произнес Хивидж.
Слушая его, я подумал, — англичане — нация педантов; вечно-то они вас поправляют и сами себя за это ненавидят, потому что сознание собственной правоты — довольно-таки пресное удовольствие.
Улыбнувшись Хивиджу — весьма неодобрительно, — леди Макс сказала:
— Здесь его готовят с каштанами.
Большинство собравшихся, кроме Пиппы, тоже заказало рагу, а Пиппа объявила, что она вегетарианка. Услышав ее слова, Марвуд раздраженно заворчал. Пиппа возбужденно посовещалась с официантом и в конце концов заказала овощное рагу.
— И я принесу вам овощной гарнир на выбор.
— А это уж на ваше усмотрение, — сказала леди Макс. Она закурила сигарету и отпустила официанта, ведьминским жестом швыряя в него пальцами клочья дыма. — Шуму много, а на деле ни словечку верить нельзя.
Все принялись болтать с соседями по столу, как вдруг Пиппа громко обратилась к леди Макс:
— И часто вы здесь ужинаете?
— А что такое ужин? Еда такая? — поинтересовалась леди Макс.
Пиппа вкратце объяснила, что значит это слово.
— Но ведь это же обед, правда? — сказала леди Макс.
— Рабочий люд называет это ужином, — объяснил Марвуд.
— Обожаю этот эвфемизм: «рабочий люд», — отозвалась леди Макс.
Официант принялся обносить всех паштетом из креветок — пузырчатой розовой пастой в керамических мисочках — и возле каждого поставил тарелку со стопкой поджаренных хлебцев.
Мы принялись намазывать пасту на хлеб, а леди Макс, продолжая курить, заметила:
— Терпеть не могу, когда мой заказ выполняют немедленно. В этом есть что-то оскорбительное, и у меня всегда закрадывается подозрение, что приличной еды тут не жди.
— А я прихожу к такому же мнению, когда меню липнет к рукам, — сказала Пиппа.
— У них чай — это полноценная еда. Ланч они называют «обедом», — продолжал свое Марвуд. — Я знаю это от моих помощников. У них непременно бывает что-то «на третье».
— Вот уж удивительная публика, — сказала леди Макс. — Я всегда считала, что придумывание таких странных названий для обычного приема пищи — это просто способ сэкономить на еде.
— А еще, — во всеуслышание объявил Хивидж, — они ходят исключительно «в туалет».
Он достиг той степени опьянения, когда человек глупеет и норовит подколоть окружающих, но это подкалывание вскоре приобретает жестокий, а потом и садистский характер.
— Я имею в виду рабочий люд.
В улыбке леди Макс читалось отвращение. Она сказала:
— Терпеть не могу этого слова. Неужели кто-нибудь в самом деле им пользуется?
Чтобы доставить удовольствие хозяйке, мы все, кроме Пиппы, рассмеялись, как будто никто из нас и вправду его не употребляет.
— «Туалеты» — почти полная анаграмма слова «алеуты», — сказал мистер Лаш, но никто его не услышал, потому что Марвуд снова начал возмущаться:
— А еще ненавижу, когда говорят «будем здоровы».
Услышав это, вернее, недослышав, Хивидж воскликнул: «Будем здоровы!» — и осушил свой бокал.
Глядя на меня, леди Макс сказала:
— Обожаю выражение «белая шваль»
[41]
. Американцы мастаки по части ярких оборотов речи. Как вы думаете, нам удастся ввести его в здешний обиход?
— Извините, но я нахожу весь этот разговор крайне оскорбительным, — заявила Пиппа.
Перегнувшись через меня, Марвуд приблизил лицо к лицу Пиппы и сказал:
— Мисс «Мелкая буржуазка, о чем она сама прекрасно знает» сейчас снова пытается стать праведной пролетаркой, да?
— А вы научились прекрасно разбираться во всех тонкостях классовой структуры — благодаря вашим помощничкам, конечно, — отпарировала Пиппа. Она часто моргала, но уступать не собиралась.
