В тот вечер в атмосфере посольской резиденции ощущалось нечто такое, отчего я с особой остротой почувствовал себя нежеланным гостем и антиобщественным элементом. Я поискал глазами Алисон: она разговаривала с какими-то дамами. Я незаметно выскользнул из зала и спустился в библиотеку с намерением что-нибудь стащить — не сокровище, разумеется, а просто вещь, которая принесла бы мне пользу большую, чем американскому послу. Разумно было предположить, что такую вещь надо искать именно среди книг.
Стоя у полок, я рассматривал корешки, когда сзади послышались шаги и мужской голос негромко произнес:
— Книги домашней библиотеки могут очень многое сообщить о том, что творится в голове их хозяина.
«Верно, хоть и банально», — подумал я и чуть не высказал это вслух, но на миг опешил — застыдился, точно уже пойманный на воровстве. Появись этот человек минутой позже, он бы, скорее всего, увидел, как я сую в карман приглянувшийся мне томик.
— Что же раскрыли вам здешние книги? — продолжал незнакомец.
Смотрели мы на книжные полки, а не друг на друга.
История, политика, жизнеописания, дипломатия, статистика. Ни одного известного названия, ни одного знакомого автора…
— Пожалуй, немного. — Начав говорить, я вдруг сообразил, что слишком пьян для поддержания беседы.
— Вообще ничего! — уверенно объявил мужчина. — Эти книги прибывают сюда целыми партиями. Из Госдепартамента. Они — часть обстановки и идут по графе «Оформление помещения».
Я только кивал в ответ. Иным способом выразить свое согласие мне было не под силу.
— Поэзии здесь нет, — прибавил мужчина. — Будь она тут, вы бы точно знали, с кем имеете дело.
Я почувствовал к нему симпатию, услышав последнюю фразу. Однако по виду его абсолютно нельзя было заподозрить, будто он способен на подобное наблюдение. Слова такого рода мог бы произнести один из моих непрезентабельных университетских приятелей, в высшей степени несимпатичных интеллектуалов, набив предварительно рот перепелиными яйцами. (Если бы вы позволили себе заметить, что он поглощает хозяйскую пищу с неприличной жадностью, он бы выплюнул на пол яичную скорлупу и провозгласил негодующе: «Да пошли они! Мы тут за все платим!»)
Но этот человек был румяный, откормленный и к тому же в темном костюме с галстуком. Так одевались в Сингапуре лишь те, чье бытие неусыпно оберегали кондиционеры. Чем богаче человек — тем теплее одежда, ибо люди обеспеченные имели кондиционеры и в автомобилях. У него были золотые часы и массивные золотые запонки; туфли из особо обработанной шкуры страуса ему определенно сделали на заказ в Гонконге. И еще он источал бесспорный аромат богатства, стойкий, отдающий кожей запах денег.
Он поинтересовался:
— Вы давно в Сингапуре?
— Почти два года. Преподаю в университете.
— Вот как! Но, по-моему, вы слишком молоды, чтоб быть профессором.
— А я и не профессор. У нас британская система. Есть только один профессор — заведующий кафедрой. Наш возглавляет кафедру английского языка и литературы. Мы, остальные, — просто лекторы.
— И нее равно вы чересчур молоды для доктора философии.
— Я и не доктор.
Мне становилось все труднее вести разговор, в процессе которого я должен был что-то объяснять. В нетрезвом состоянии я мог слушать или поддакивать; распространенные предложения давались мне туго.
— Так какой же у вас диплом? — не отставал мой собеседник.
Я пожал плечами:
— У меня вообще нет никакого диплома. И у него тоже.
Я повернулся к полке, где успел заметить корешок тоненькой книжки. Это были «Этюды о жизни» Роберта Лоуэлла
[24]
, и я предъявил их незнакомцу.
— У Лоуэлла? Неужели правда?
— С Кали мы ездили в Озерный край на рыбалку. Как раз перед тем, как я попал сюда.
Мужчина выглядел заинтригованным, но, по-видимому, слегка сомневался в истинности моих слов.
— Меня ему представил Джонатан Рейбан, наш общий друг. Вы мне не верите.
Мужчина отступил немного назад.
— Просто все это кажется таким далеким и… недоверчивым.
Туг я впервые обнаружил, что он не совсем в ладах с английским.
— Кали — сокращенное от Калигулы
[25]
.
— И как, поймали вы что-нибудь на этой рыбалке?
— Мы ездили всего на три дня. Шел дождь. Кали свалился в реку. После этого он уже не вылезал из номера — сидел и читал. Джонатан поймал двух форелей и выпустил назад. — Я все еще не оборачивался. — И у него тоже.
Я снял с полки сборник Роберта Фроста «На вырубке». И даже открыл его. На внутренней стороне обложки была наклейка: американский флаг и надпись: «Дар от Соединенных Штатов Америки».
— У Фроста тоже не было никаких дипломов. Он не кончал университетов. Но всю свою жизнь учил людей.
— Вы его, вероятно, тоже знали?
Я кивнул.
— Дело происходило в Амхерсте в шестьдесят втором году. Я однажды пошел за ним в библиотеку Джонса, что в центре города. Прямо по пятам. Куда он, туда и я. Сначала наверх, по лестнице. Потом к стеллажам. В руке у меня была его новая книга. «Будьте любезны, подпишите».
Повернувшись, я всмотрелся в полное, розовое лицо мужчины.
— Искоса глянув в мою сторону, Фрост буркнул: «Перестаньте меня преследовать!» Эти самые слова, клянусь.
— Потрясающе! — воскликнул мужчина. Теперь было ясно, что его удалось убедить.
— Но автограф у классика я все-таки выудил. Хотя Фрост не преминул заметить: «Только что в Нью-Йорке я надписал целую тысячу таких же точно книжек, и они теперь продаются там по пятнадцать долларов за штуку».
Мужчина пожал плечами.
— Что ж, можно понять, почему он сначала заартачился.
Я улыбнулся в ответ, но он, видимо, не шутил. Он не сводил с меня глаз и, казалось, весь был внимание; лицо его озарилось каким-то внутренним светом. Я не привык, чтобы люди проявляли такой интерес к моим словам. Лицо незнакомца выражало не одно лишь примитивное любопытство. То была жажда и, пожалуй, даже нечто большее, чем жажда. Так люди, привыкшие, что их желания исполняются, смотрят на то, что им приглянулось. От этой самоуверенной жажды мне сделалось не по себе, словно он задумал откусить от меня кусочек.
Чтобы скрыть растерянность, я спросил:
— А вы в какой области работаете?
— Электроника.
Но его лицо все еще светилось — очевидно, он думал о двух правдивых историях, которые я ему только что поведал, о Лоуэлле и Фросте.
