— Надо попробовать.
Я дал ей еще несколько советов: нанять частного детектива, передать объявление по радио. Потом мне пришло в голову, что Хосе мог вернуться назад в Масатлан. Например, если его здоровье ухудшилось или он забеспокоился о Никки. А если он вздумал ее обмануть (как я подозревал), то все равно, когда деньги кончатся, снова объявится в Масатлане.
Никки согласилась, что Хосе мог вернуться домой, но не по тем причинам, которые я перечислил:
— Я отсюда не уеду, пока его не найду. Но даже если завтра он найдется, я останусь еще на месяц. Мне здесь нравится. Отличный город. Вы сюда на карнавал приехали? Нет? Так я вам скажу, это был улёт. Все толпились здесь на площади…
Оркестр тем временем играл Россини, увертюру к «Севильскому цирюльнику».
— …выпивали, танцевали. Все такие приветливые! Я с кучей народу перезнакомилась. Каждую ночь гуляли. В общем, это ничего, что я сижу здесь и ищу Хосе, все нормально. И я… э-э-э… познакомилась с одним человеком.
— Он местный?
— Мексиканец. У него позитивная энергетика, как и у вас сейчас. Вы позитивно настроены: закажите плакаты, объявите по радио. Вот что мне сейчас надо.
— Этот ваш новый мужчина, с которым вы познакомились, — из-за него все может запутаться.
Она покачала головой:
— Он на меня положительно действует.
— А если он узнает, что вы ищете Хосе? Не разозлится?
— Он полностью в курсе. Мы об этом говорили. Кроме того, — добавила она, немного помолчав, — Хосе скоро умрет.
Концерт окончился. Час был такой поздний, что я зверски проголодался. Я сказал, что иду в ресторан, а Никки спросила:
— Ничего, если я составлю вам компанию?
Мы заказали фаршированного люциана, и она рассказала мне о своих разводах. Ее первый муж был тяжел на руку, а второй — бомж. Так она сама выразилась.
— Настоящий бомж?
— Настоящий, — подтвердила она. — Господи, ленивый, как я не знаю кто кстати, он у меня работал, вериге? Работал, пока мы были женаты. Но он был такой лентяй, что я поневоле его уволила.
— После развода?
— Нет, гораздо раньше. Лет пять назад. Я его уволила, но мы оставались мужем и женой. Он никуда больше не пристроился — просто сидел дома, как пришитый. Когда мне это вконец осточертело, я подала на развод. А он что сделал, как вы думаете? Угадайте-ка! Пошел к своему адвокату и попытался добиться от меня алиментов. Чтобы я ему еще и платила! А? Каков?
— А чем вы занимаетесь?
— Я домовладелица. Дома, правда, неважнецкие — трущобы, — сказала она. — Пятьдесят семь. В смысле, пятьдесят семь штук. Когда-то было сто двадцать восемь. Но даже эти пятьдесят семь расположены вразброс, в восемнадцати местах. Господи, одно беспокойство — жильцы вечно 4610-то требуют: тут им покрась, там почини, крышу отремонтируй…
Я перестал видеть в ней издерганную нимфоманку, завязшую в Мексике, как в болоте. Она домовладелица; живет здесь на доходы от своей недвижимости. Она сказала, что вообще не платит налогов: «степень износа позволяет», «на бумаге у меня все тип-топ».
— Бог мне помогает, — заключила она.
— Собираетесь продать свои трущобы?
— Да, наверно, продам. Мне хочется сюда перебраться. Я настоящая фанатка Мексики.
— И продадите вы их выгодно?
— Ну да, иначе зачем стараться.
— А вы разрешите людям проживать в ваших домах бесплатно. Они делают вам большую услугу, поддерживая их в пристойном состоянии. Господь вас за это вознаградит, а вы внакладе не останетесь.
— Вот еще глупости, — отрезала она.
Принесли счет.
— Я за себя заплачу, — сказала она.
— Берегите деньги, — возразил я. — Вдруг Хосе еще объявится.
Она улыбнулась мне:
— А вы человек интересный.
О себе я с ней вообще не говорил. Возможно, ее заинтриговала моя замкнутость? Впрочем, какая еще замкнутость — она ведь не задала мне ни одного вопроса.
Я сказал:
— Возможно, завтра увидимся.
— Я живу в «Дилихенсии».
Я тоже остановился в «Дилихенсии», но утаил эту подробность.
— Надеюсь, вы найдете то, что ищете, — сказал я.
Магические имена
Остановка Тьерра-Бланка.
[47]
Услышав название, наглядно воображаешь себе пейзаж — вот только название обманчиво. Латиноамериканские топонимы хороши лишь как насмешки или как банальности: действительности они соответствуют редко. Обычно по названиям видно, что испанские путешественники и картографы были педантичными занудами, начисто лишенными фантазии. Видя, что вода в реке мутная, первооткрыватель, не чинясь, нарекал ее «Рио Негро» — Черная река. Этот топоним распространен по всей Латинской Америке, но реального цвета воды нигде не отражает. А четыре Рио-Колорадо, которые мне попались, даже не отливали красным. В Пьедрас-Неграс вместо «черных камней» — сплошные топи. В Венадо-Туэрто
[48]
я не увидел оленей, а в Лагартос — ящериц. Я видел несколько бухт под названием Лагуна-Верде, но ни одна не была зеленой, единственная Ла-Дорада
[49]
на моем пути была цвета свинца, в гватемальском городе Прогресо время давно остановилось, а сальвадорская Ла-Либертад
[50]
прославилась жестокими репрессиями в стране, где и так жить небезопасно. В Ла-Пасе
[51]
атмосфера отнюдь не мирная, а в Ла-Демокрасиа — и не пахнет демократией. Это даже не буквализм, а чистые капризы. Географические названия ассоциируются с красотой, свободой, благочестием или яркими красками, но города и поселки ничуть не похожи на свои названия. Что стоит за этим обычаем расцвечивать карты дифирамбами и красивостями — презрение к реальности или беспардонная самоуверенность? Если бы латиноамериканцы смотрели в глаза неприглядной правде, их жизнь стала бы совсем невыносима: а значит, чарующее название если и не прибавляет городу великолепия, то по крайней мере снимает с него тягостное проклятие заурядности. Всегда остается шанс, что имя, напоминающее о возвышенном, что-то разбудит в людских душах, и жизнь в убогом городе хоть немного наладится.
Землетрясения в Гватемале
Город Гватемала, столица Гватемалы-страны, примечателен своей абсолютной горизонтальностью. Кажется, что он свалился навзничь, да так и лежит. Его хрупкое безобразие (по фасадам невысоких мрачных домов змеятся трещины; когда идешь мимо, дома строят тебе сердитые гримасы, зримо напоминающие о землетрясениях и панике) всего заметнее на тех улицах, где прямо за крайним, покосившимся домом торчит голубой конус какого-нибудь вулкана. Из окна моего гостиничного номера тоже виднелись вулканы. Я жил на третьем — самом верхнем — этаже. Вулканы высокие и, судя по их виду, с минуты на минуту не прочь устроить небольшое извержение. Их красота бесспорна — но это красота ведьм. Город потому и прижался к земле, что их топки все время пылают, все время рокочут.
