Ну одна-то понятно кто, насупился Скорик.
После каши, которую нынче ночью заварит Эраст Петрович, Смерти оставаться в
Москве будет никак невозможно. А вот вторая-то особа кто? Неужто сенсей решился
у швейцара Михеича его супругу Федору Никитишну увезти?
И стало Сеньке жалко бедного Михеича —
каково-то ему придётся без компотов, без пирожков, без Федориной ласки? А ещё
жальче стало себя. Мука мученическая будет смотреть, как у инженера со Смертью
по дороге в Париж ихняя любовь обустроится. Не хватало ещё чтоб через это
рекорд сорвался.
Господин Неймлес прервал Сенькины размышления,
снова звякнув брегетом:
— Без десяти три. Пора приступать к
операции. Я еду за приставом. Авто оставлю в участке — целее будет. Заодно
проверю, ограничится ли Солнцев одним помощником. А ты, Сеня, ступай в
Ерошенковскую ночлежку, к месту встречи. Веди Упыря подземным ходом и помни,
что ты д-дурачок. Членораздельного ничего не говори, просто мычи. Там будет
критический момент, когда появятся Князь с Очком. Если сильно запахнет жареным,
мальчик Мотя может обрести дар речи. Скажешь: “А серебро — вот оно” и покажешь.
Это займёт их как раз до моего появления. — Инженер задумался о чем-то,
пробормотал вполголоса. — Скверно, что я остался без “герсталя”, а
добывать другой револьвер нет времени…
— Да как вы без пистолета к этим волкам
пойдёте? — ахнул Сенька. — Вы же его в карман совали, я видел!
Обронили, что ли, где-нибудь?
— Именно что обронил… Ничего, обойдёмся и
без револьвера. План операции стрельбы не предполагает. — Эраст Петрович
бесшабашно улыбнулся и щёлкнул Скорика по наклеенному носу. — Ну, еврей,
гляди б-бодрей.
Как Сенька вертел головой
Ух, как же его тошнило от Ерохи — от гнилого
подвального запаха, от темнотищи, от приглушённых звуков, что доносились из-за
запертых дверей “квартер”: ночь-полночь, а подземные жители всё собачились
промеж собой, или дрались, или пели дурными голосами, или плакали. Но чем
дальше уходил Сенька по сырым коридорам в ерохинское чрево, тем делалось тише,
будто сама земля гасила и поглощала шум человеческой жизни-жистянки, а
по-научному сказать экзистенции. И тут накатили на Скорика воспоминания, во
стократ хуже подвальной вонищи и пьяного ору.
Вот здесь на Сеньку сзади бросился неведомый
душегуб, драл волосы и ломал шею. Рука сама потянулась совершить крёстное знамение.
А за той дверью проживало семейство Синюхиных
— вдруг померещилось, что они пялятся из тьмы багровыми ямками вырезанных глаз.
Бр-р-р…
Ещё пара поворотов — и колонная зала, будь она
неладна. Из-за неё все напасти.
Тут вот валялся мёртвый Михейка{1}. Сейчас как
шагнёт из черноты, растопыря пальцы. А-а, скажет, Скорик, падла, давно тебя
поджидаю. Через тебя ведь я смерть принял.
Сенька скорей-скорей шмыгнул подальше от
нехорошего места, на всякий случай косясь назад и держа наготове пальцы щепотью
— перекреститься, если привидится какая фантасмагория.
Лучше бы перед собой смотрел.
Налетел на что-то, но не на колонну, потому
что потолочная опора — она твёрдая, кирпичная, а это, на что он налетел, было
упругое и ухватило Сеньку руками за горло. Да как зашипит:
— Явился? Ну, где ваш жидовский клад?
Упырь! Здесь уже, в темноте поджидал! Скорик
от испуга только замычал.
— Ах да ты ж немой, — выдохнул в
самое лицо страшный человек и горло отпустил. — Ну давай, веди.
И в самом деле один пришёл! Не захотел-таки с
товарищами богатством делиться. Вот она, жадность.
Ещё малость погукав и помычав, Сенька повёл
доильщика в угол, за последнюю колонну. Вынул камни, махнул рукой: айда за
мной! И полез в дыру первым.
Нарочно шёл помедленней, хотя Упырь зажёг
лампу, и можно было бы до сокровищницы добраться в пять минут. Только куда
торопиться-то? Ведь придётся с этим монстром (а проще говоря чудищем) целых
пятнадцать минут наедине миловаться, пока Смерть своих чудищ не доставит, Князя
с Очком. Ну, что тогда начнётся — об этом лучше было пока не задумываться.
Однако как ни тянул Сенька, как ни канителил,
а все ж таки вывел лаз к выложенной белым камнем горловине. Отсюда три шажка, а
там и заветная камора.
— Гы, гы, — показал Скорик на кучи
серебряных заготовок.
Упырь отпихнул его, ринулся вперёд. Зарыскал
туда-сюда по подземелью, высоко подняв лампу. По стенам и сводчатому потолку
запрыгали тени. У заваленной битым кирпичом и камнями двери доильщик
остановился.
— Туда что ль?
Сенька всё жался у входа. Была у него мысль —
не дёрнуть ли обратно? Да что толку? Налетишь на Князя, который, наверно, уже
движется сюда подземным ходом.
— Где клад-то? — подступился к
Скорику монстр. — А? Клад, понимаешь? Серебро где?
— Бу, бу, — ответил мальчик Мотя и
затряс головой, замахал руками. Чтоб потянуть время, произнёс целую речь на
психическом языке. — Утолю, га-га хряпе, арды-бурды гулюмба, сурдык-дурдык
ого! Ашмы ли бундугу? Карманда! Сикось-выкось шимпопо, дуру-буру гопляля…
Упырь послушал-послушал, да как схватит
полоумного за плечи и давай трясти.
— Где серебро? — орёт. — Тут
мусор один да лом железный! Надули? Я тебя, пейсатого, лапшой настругаю!
У Сеньки голова вперёд-назад мотается,
нехорошо Сеньке. Вот уж никогда не думал, что будет с таким нетерпением Князя
ждать. Где они там, уснули, что ли в подземном ходе?
Или уже открыть Упырю про прутья? Эраст
Петрович сказал: “Если сильно запахнет жареным, мальчик Мотя может обрести дар
речи”. Куда уж жареней? Прямо искры из глаз!
Открыл Сенька рот, чтоб не по-безумному, а
по-понятному заговорить, но тут вдруг Упырь его трясти перестал — дёрнулся,
навострил уши. Никак услыхал что-то?
Через малое время Скорик тоже услыхал: шаги,
голоса.
Доильщик пнул ногой лампу, что стояла на полу.
Та упала, погасла. Стало тёмным-темно.
Однако ненадолго.
— …всё молчишь-то? — глухо донеслось
из узкого прохода, и сразу оттуда же, качаясь, вызмеился узкий яркий луч,
зашарил по своду, по стенам. Застывших Упыря и Сеньку пока что не зацеплял.
Вошли трое. Первый, в длиннополом сюртуке,
держал в руке электрический фонарь. Второй была женщина. Говорил третий,
ступивший в камору последним.
— Ну молчи, молчи, — горько сказал
Князь. — Променяла меня на черномордого и молчишь? Стерва ты бесстыжая, а
не Смерть…
Чиркнула спичка — это первый из вошедших зажёг
керосиновую лампу.
