Что ж, Эраст Петрович. Как говорится, дай вам
Бог удачи и рекорда, о котором вы мечтаете. Трипед ваш отлажен в лучшем виде,
не сомневайтесь. Не раз вспомните добрым словом механика Семена Скорикова.
Может, на вас когда-никогда и некое угрызение снизойдёт. Или хоть лёгкое
сожаление. Хотя, конечно, навряд ли. Кто вы и кто мы?
Тут из жалюзей (это щели такие) моторного
охладителя раздался тихий писк, и Сенька замер. Послышалось? Нет — вот, снова!
Что за чудеса?
Посветил внутрь фонариком. Мышонок залез!
Говорил же, говорил Эрасту Петровичу, что
зазоры должны быть меньше! Пускай лучше их будет не двадцать четыре, а тридцать
шесть!
Вот вам пожалуйста. А если этот гадёныш
топливный шланг прогрызёт? Ой, беда-беда.
Пока снимал кожух, пока гонял мышонка, пока
отсоединял и вновь присоединял шланг (слава Богу, целый), сам не заметил, как
наступила ночь. Вернулся в дом, когда били часы — двенадцать раз. От этого
похоронного боя, гулко раздававшегося в пустой квартире, у Скорика перехватило
дыхание и стало так страшно, так бесприютно, что хоть собакой вой.
Хорошо скоро после этого явился господин
Неймлес. Совсем не такой, как давеча: уже не весёлый и довольный, а хмурый,
даже злой.
— Ты почему не готов? —
спрашивает. — Забыл, что тебе Мотю изображать? Надевай парик, ермолку и
все остальное. Сильно г-гримировать тебя не стану, всё равно в подвале темно.
Только нос подклею.
— Так ведь рано ещё. Мне к трём, —
упавшим голосом сказал Сенька.
— Появилось ещё одно с-срочное дело, Я
должен его решить. Поедем на “Ковре-самолёте”, будет ему заодно последнее
испытание перед стартом.
Здрасьте-пожалуйста. Полировал, надраивал — и всё
псу под хвост. Хотя, с другой стороны, лишний раз обкатать не вредно.
Жидёнком Сенька оделся быстро и уже без
скандалу. Лучше так, чем мамзелькой.
Эраст Петрович же надел красивый мотокостюм:
кожаный, блестящий, с жёлтыми скрипучими ботинками и гамашами. Заглядение!
А ещё инженер сунул в заспинный кармашек свой
маленький револьвер (называется “герсталь”, сделан в заграничном городе Льеже,
по особому заказу), и у Скорика ёкнуло сердце. Доживём ли до старта? Бог весть.
— Садись за руль, — велел господин Неймлес. —
Покажи, что умеешь.
Сенька надел окуляры, втиснул уши под чересчур
большую ермолку, чтоб не слетела. Эх, хоть прокатиться напоследок!
— На С-Самотёку.
Домчали в пять минут, с ветерком.
Эраст Петрович вылез у деревянного особнячка,
позвонил. Ему открыли.
Сенька, конечно, полюбопытствовал — сходил
посмотреть на медную табличку, что висела на двери. “Ф. Ф. Вельтман,
патологоанатом, д-р медицины”. Что такое “патологоанатом” — хрен его знает, но
“д-р” значило “доктор”. Заболел, что ли, кто? Уже не Маса ли, встревожился
Сенька. Тут за дверью послышались шаги, и он побежал назад к аппарату.
Доктор был щупленький, взъерошенный и всё
моргал глазами. На Сеньку уставился с испугом, в ответ на вежливое “доброго
здоровьица” неопределённо кивнул.
— Это кто? — шёпотом спросил Скорик
инженера, когда мухортик, кряхтя, полез садиться.
— Неважно, — мрачно ответил Эраст
Петрович. — Это п-персонаж из совсем другой истории, нашего сегодняшнего
дела не касающейся. Едем на Рождественский бульвар. Марш-марш!
Ну, а как мотор загрохотал, тут уж, конечно,
не до разговора стало.
Инженер велел остановиться на углу тёмного
переулка.
— Оставайся в машине и никуда не
отлучайся.
Само собой — как можно отлучиться? Ночная
публика, она известно какая. Не успеешь отвернуться, болт либо гайку отвернут,
на грузило или так, из озорства.
Сенька положил на сиденье разводной ключ —
пусть только сунутся.
Спросил у доктора:
— Заболел кто? Лечить будете?
Тот не ответил, а господин Неймлес сказал:
— Да. Необходимо хирургическое
вмешательство.
Они двое пошли к дому, в котором светились
окна. Постучали, вошли, а Скорик остался поджидать.
Долго ждал. Может, целый час. Сначала сидел,
боялся того, как в ерохинский подвал к Упырю пойдёт. Потом просто скучал. А под
конец тревожиться стал — не опоздают ли. Пару раз послышалось, будто в доме,
куда инженер с врачом вошли, что-то трещит. Черт его знает, что они там делали.
Наконец, вышел Эраст Петрович — один и без
кожаного кепи. Когда он подошёл ближе, Сенька увидел, что вид у господина
Неймлеса не такой аккуратный, как раньше: куртка на плече надорвана, на лбу
царапина. Он лизнул правый кулак — костяшки пальцев сочились кровью.
— Что случилось-то? — перепугался
Скорик. — И где лекарь? С больным остался?
— Едем, — буркнул инженер, не
ответив. — Покажи мастерство. Вот тебе экзамен: домчишь до Хитровки за
десять минут — возьму тебя в мотопробег ассистентом.
Сенька дёрнул дроссель ещё сильней, чем тогда,
в первый раз. Авто рвануло с места и, покачиваясь на стальных рессорах,
понеслось вперёд, в ночь.
Ассистентом! В Париж! С Эрастом Петровичем!
Господи, сделай так, чтоб мотор не заглох и не
перегрелся! Чтоб шина на булыге не треснула! Чтоб не соскочила передача! Ведь
Ты всё можешь, Господи!
На углу Мясницкой двигатель чихнул и сдох. Засор!
Сенька, давясь слезами, продул карбюратор, на
что ушло минуты две, не меньше. Из-за этого несчастья в заданный срок и не
уложился.
— Стоп, — сказал инженер на
перекрёстке бульвара с Покровкой и посмотрел на брегет. — Двенадцать минут
десять секунд.
Повесив голову, Скорик всхлипнул и вытер сопли
рыжим пейсом. Ах, Фортуна, подлая ты баба.
— Отличный результат, — сказал Эраст
Петрович. — А к-карбюратор вообще был прочищен за рекордный срок.
Поздравляю. Про десять минут я, разумеется, п-пошутил. Надеюсь, ты не
откажешься сопровождать меня в Париж в качестве ассистента? Сам знаешь, Маса на
эту роль не подходит. Он поедет за нами в дорожной к-карете, повезёт запасные
колёса и прочие детали.
Не веря своему счастью, Сенька пролепетал:
— И мы поедем втроём? В самый город
Париж?
Здесь господин Неймлес задумался.
— Видишь ли, Сеня, — сказал
он. — Вероятно, с нами поедет ещё одна особа. — А помолчав, добавил
тише, без большой уверенности. — Или даже две…
