— В таком случае я предлагаю вам пари. После окончания дознания появится еще одно письмо. Какому-нибудь богатому молодому врачу либо его родным сообщат, что имеют на руках доказательства совершения им убийства, и потребуют крупную денежную сумму за молчание. После этого вы мне поверите?
Он обеспокоенно взглянул на меня.
— Мой дорогой друг, я всегда вам верил. Порой не соглашался, но это уже другой вопрос. Однако должен заметить, что в рассуждениях о ваших клиентах вы гораздо ближе к разгадке этого ужасного дела, чем сами полагаете.
— Они не мои клиенты, — мгновенно возразил я, — а наши.
Он усмехнулся и покачал головой:
— О нет, Ватсон! Я ведь не встречался с ними. Какое я могу иметь к ним отношение? По моему разумению, это правильно, что у вас появились собственные клиенты. Вы достойны их, если можно так выразиться, а они достойны вас.
Несколько минут спустя поезд описал широкую дугу и подъехал к станции Тутинг. Лестрейд поджидал нас в кебе. Инспектор по случаю надел черный костюм. Обнесенное незамысловатой оградой кладбище примыкало к дороге. Сразу за воротами были расположены небольшие фамильные надгробия с крестами и обелисками, плачущими Ниобами и мраморными ангелами. Дальше тянулись могилы бедняков и общие захоронения, откуда по истечении двенадцати лет покойников выкопают и сожгут ночью на кладбищенском костре. Зеленый брезентовый навес прикрывал от дождя одну из таких ям. Землекопы уже начали работу. Когда мы миновали ворота, за нами увязалась стайка любопытных уличных мальчишек, приветствовавших нас выкриками: «Похитители трупов! Бёрк и Хейр! Бёрк и Хейр!»
— Не правда ли, отрадно видеть, — заметил Холмс, — что знание имен знаменитых преступников прошлого в какой-то мере искупает невежество в других вопросах
[73]
.
Чтобы отыскать останки Матильды Кловер в общей могиле для бедных, пришлось поднять и открыть множество гробов. Холмс и Лестрейд наблюдали за раскопками издалека. Сырое утро обернулось холодным дождливым днем. Пирамиды из желтой лондонской глины увеличивались с каждой минутой. За кладбищенской оградой столпились любопытствующие дети и взрослые. Лестрейд с неодобрением взглянул на них, а затем обернулся к Холмсу:
— А что известно о Луизе Харви, мистер Холмс? Удалось ее отыскать, мертвую или живую?
— Говоря откровенно, не знаю, — безразлично ответил Холмс и плавным жестом обвел все пространство кладбища. — Но осмелюсь сказать, что нашел бы ее, если бы это входило в мои обязанности.
Его слова, вне всякого сомнения, пришлись Лестрейду не по вкусу.
— Я могу с уверенностью утверждать лишь одно, мистер Холмс, здесь ее точно нет. Мы обыскали кладбище вдоль и поперек, когда предавали земле тело мисс Кловер.
— Нет, она здесь, — произнес Холмс, мысли которого блуждали где-то далеко. — Я ничуть не сомневаюсь в этом. Конечно же здесь.
— На этом кладбище?
— А где же еще?
— Не понимаю, с чего вы так решили, мистер Холмс!
— Зато мне все понятно, Лестрейд. Видите ли, я начинаю подозревать, что мы с Луизой Харви — старые друзья.
— Такие старые, что ее уже успели похоронить, — сердито хмыкнул инспектор.
Он отошел в сторону, глотнул из своей фляжки, чтобы немного согреться, и отчитал кого-то из подчиненных, бездельничавшего под брезентовым навесом.
Я перебирал в памяти героинь наших прежних расследований, но не нашел ни одной, которая могла бы оказаться этой таинственной Луизой Харви. Затем попытался надавить на Холмса, чтобы тот объяснил свои слова, но и это не принесло результата. Он терпеливо наблюдал сквозь сгущавшийся туман за работой землекопов. Наконец один из них закричал и замахал руками, сообщая, что тело мисс Кловер найдено.
Гроб перенесли в сарай возле часовни, превратившийся в импровизированный морг. Там нас нетерпеливо дожидался доктор Стивенсон, приехавший по распоряжению министра внутренних дел. Он принялся за дело с энтузиазмом, едва не выходящим за границы приличия. Гроб открыли и извлекли из него хорошо сохранившееся тело безвременно усопшей.
Доктор Стивенсон до самого полудня манипулировал скальпелем и пилой, заполняя баночки для хранения органов. При всем своем опыте, я так и не смог привыкнуть к звуку разрезаемой плоти, напоминающему треск разорванного холста, или скрипу распиливаемых костей, который более соответствовал грубой плотницкой работе. Когда все было закончено, на столе доктора Стивенсона выстроились в ряд баночки с маркировкой: «Мозг Матильды Кловер», «Кишечник Матильды Кловер», «Желудок Матильды Кловер».
Шерлок Холмс, как я и ожидал, следил за вскрытием с любознательностью истинного ученого. Наконец он встретился взглядом со Стивенсоном, и тот покачал головой.
— Вне всякого сомнения, — сказал он.
Доктор взял стеклянную пластину, что-то опустил на нее при помощи пинцета и протянул Холмсу:
— Посмотрите!
Холмс вытянул указательный палец. Я отвернулся, не в силах видеть подобное. Когда я снова посмотрел на моего друга, он слегка причмокнул губами, как человек, отведавший необычайно вкусный нектар. Сыщик повернулся к Стивенсону и произнес с улыбкой довольного угощением ребенка:
— Стрихнин!
XII
Нельзя было отрицать полезность сделанной работы, как и возможность того, что мы нашли вовсе не Матильду Кловер. Насколько я понял, обнаруженный стрихнин не добавил нам никаких подсказок касательно личности убийцы. А полученное от Люси Роуз описание ночного визитера с усами и в шляпе-котелке подошло бы сотне тысяч мужчин в Лондоне.
Холмс впал в то раздражительное состояние, какое часто овладевало им при расследовании некоторых преступлений. Он вернулся к скрипке и концерту Бетховена и непривычно много курил. А еще принялся изводить меня насмешками, иронично называя ламбетское дело «этим вашим расследованием» или «этим делом, которое вы едва не раскрыли», а наших посетителей — «этими вашими клиентами». Казалось, Холмс умывает руки — или расписывается в собственном бессилии. Все, что его теперь интересовало, — это измерение расхождений в весе разменных монет. Опыты по гальванике наполнили нашу гостиную ароматом серной кислоты, исходящим от аккумулятора.
— Вы по-прежнему утверждаете, что Луиза Харви находится на Ламбетском кладбище? — спросил я у Холмса следующим вечером.
— Нет, — спокойно ответил он, не отводя взгляда от чашечки весов с крохотным кусочком металла.
— Но вчера…
— Varium et mutabile semper femina, Ватсон. Женщинам присуще восхитительное разнообразие и непостоянство.
— Вы хотите сказать, что она сама выкопалась из могилы и ушла?
— Что-то в этом роде, — согласился он, легко касаясь весов мизинцем.
