Конский навоз
Проснулся Фандорин оттого, что кто-то мягко, но настойчиво
похлопывал его по щеке.
– О-Юми, – прошептал Эраст Петрович, и в самом
деле увидел перед собой лицо с раскосыми глазами, но то, увы, была не ночная
кудесница, а письмоводитель Сирота.
– Прошу извинить, – сказал письмоводитель, –
но вы никак не хотели просыпаться, я уже начал тревожиться…
Титулярный советник сел на кровати, осмотрелся. Спальню
освещали косые лучи раннего солнца. Ни самой О-Юми, ни каких-либо признаков её
недавнего присутствия.
– Господин вице-консул, я готов сделать рапорт, –
начал Сирота, держа наготове какую-то бумажку.
– Да-да, конечно, – пробормотал Фандорин,
заглядывая под одеяло.
Простыня скомкана, но это ещё ничего не значит. Может быть,
остался длинный волос, крупицы пудры, алый след помады?
Ничего.
Приснилось?!
– Согласно вашим указаниям, я спрятался в кустах, около
развилки двух дорог. В два часа сорок три минуты со стороны пустыря показалась
фигура бегущего человека…
– Понюхайте-ка! – перебил его Фандорин,
уткнувшийся носом в наволочку. – Что это за аромат?
Письмоводитель взял подушку, добросовестно втянул воздух.
– Это аромат аямэ. Как это по-русски? Ирис.
Лицо титулярного советника озарилось счастливой улыбкой.
Не приснилось!
Она была здесь! Это запах её духов!
– Ирис – главный аромат нынешнего сезона, –
объяснил Сирота. – Им душатся женщины, им пропитывают бельё в прачечных. В
апреле ароматом сезона была глициния, в июне будет азалия.
Улыбка сползла с лица Эраста Петровича.
– Можно продолжать? – спросил японец, возвращая
подушку.
И продолжил свой рапорт. Минуту спустя Фандорин уже не думал
ни об аромате ириса, ни о ночном видении.
* * *
Заливные поля нестерпимо сияли на солнце, словно вся долина
превратилась в огромное треснувшее зеркало. Тёмными трещинками на сверкающей
поверхности были межи, что делили участки на маленькие прямоугольники, и в
каждом, согнувшись в три погибели, копошилась фигурка в широкой соломенной
шляпе. Крестьяне пропалывали рисовые поля.
Посередине полей возвышался маленький лесистый холм,
увенчанный красной крышей с загнутыми кверху краями. Эраст Петрович уже знал,
что это заброшенный синтоистский храм.
– Крестьяне туда больше не ходят, – сказал
Сирота. – Там нечисто. В прошлом году у входа нашли мёртвого бродягу.
Сэмуси правильно сделал, что спрятался в таком месте. Это очень хорошее убежище
для плохого человека. И все подходы как на ладони.
– И что будет с храмом дальше?
– Или сожгут и построят новый, или сделают церемонию
очищения. Староста деревни и каннуси, священник, ещё не решили.
К храму через поля вела узкая насыпь, шириной шагов в пять,
не больше. Эраст Петрович внимательно осмотрел путь до холма, потом заросшие
мхом ступени, поднимавшиеся к красным деревянным воротам странной формы: как
большое П; ни створок, ни забора не было. Ворота, которые ничего не
отгораживают.
– Это тории, – пояснил письмоводитель. –
Ворота в Другой Мир.
Ну если в Другой Мир, тогда понятно.
Бинокль у титулярного советника был превосходный,
12-кратный, память об осаде Плевны.
– Не вижу Масу, – сказал Фандорин. – Где он?
– Вы не туда смотрите. Ваш слуга вон там, на общинном
участке. Левее, левее.
Вице-консул и его помощник лежали в густой траве, на краю
рисового поля. Эраст Петрович поймал в сдвоенный кружок Масу. Тот ничем не
отличался от крестьян: совсем голый, в одной набедренной повязке, сзади свисает
веер. Разве что бока покруглее, чем у остальных работников.
Вот круглобокий крестьянин выпрямился, обмахнулся веером,
оглянулся на деревню. Точно он: толстые щеки, прищуренные глазки. Кажется,
совсем рядом – хоть по носу щёлкай.
– Он здесь с утра. Нанялся батраком за десять сэнов. Мы
договорились: если заметит что-то особенное, повесит веер за спину. Видите,
веер за спиной? Он что-то заметил!
Фандорин снова навёл бинокль на холм. Стал медленно, квадрат
за квадратом, осматривать убежище Горбуна.
– Из Йокогамы он направился прямо сюда? По д-дороге
никуда не заворачивал?
– Прямо сюда.
Что это там белое, среди ветвей?
Эраст Петрович подкрутил колёсико и тихонько присвистнул. На
дереве сидел человек. Горбун? Что он там делает?
Но Сэмуси ночью был не в белом кимоно, а в темно-коричневом.
Сидящий на дереве повернул голову. Лица было не разглядеть,
но блеснула выбритая макушка.
Нет, это не Сэмуси! У того волосы, стриженные бобриком.
Фандорин повёл биноклем дальше. Вдруг меж зарослей что-то
блеснуло. Потом ещё и ещё.
Чуть-чуть поправить фокусировку.
Ого!
На открытом пятачке стоял человек в кимоно с подоткнутыми
полами. Он был абсолютно неподвижен, в руке держал меч. Рядом – врытый в землю
бамбуковый шест.
Внезапно человек шевельнулся. Ноги и туловище не
шелохнулись, но меч рассыпал солнечные искры, и с шеста полетели отсечённые
кругляши: один, другой, третий, четвёртый. Ну и сноровка!
Потом чудо-фехтовальщик развернулся в другую сторону –
кажется, там был ещё один шест. Но Эраст Петрович смотрел уже не на клинок, а
на левый рукав кимоно. Тот был не то скрючен, не то подогнут.
– Почему вы ударили кулаком по земле? Что вы
увидели? – азартно прошептал в самое ухо Сирота.
Фандорин передал ему бинокль, направил в нужную сторону.
– Катаудэ! – вскрикнул письмоводитель. –
Сухорукий! Значит, и остальные там!
Вице-консул не слушал – он быстро строчил карандашом в
блокноте. Вырвал страничку, стал писать на второй.
– Значит так, Сирота. Со всех ног в Сеттльмент.
Отдадите вот это сержанту Локстону. П-подробности сообщите сами. Вторая записка
– инспектору Асагаве.
– Тоже со всех ног, да?
– Нет, наоборот. От Локстона в японский полицейский
участок пойдёте медленным шагом, можете даже п-попить чаю по дороге.
Сирота изумлённо уставился на титулярного советника. Потом,
кажется, понял – кивнул.
