– Не нравится ему! – хмыкнул консул. – Вы на
царской службе состоите? Жалование получаете? Так вот и извольте выполнять свою
работу, а думать и отдавать приказы будут другие, кому это по должности
вверено.
– Да разве можно не д-думать? Вы и сами-то не очень
похожи на бездумного исполнителя!
Лицо Доронина стало жёстким.
– Тут вы правы. Я, разумеется, думаю, имею собственное
суждение и по мере сил стараюсь доводить его до начальства. Хотя, конечно,
иногда хочется… Впрочем, не ваше дело, – разозлился вдруг консул и дёрнул
рукой, отчего запонка полетела на пол.
Служанка села на колени, подобрала золотой кружок и, поймав
руку консула, привела манжету в порядок.
– Домо, домо, – поблагодарил её Всеволод
Витальевич, и девушка улыбнулась, обнажив кривые зубы, ужасно портившие её
довольно смазливое личико.
– Сказал бы ей кто-нибудь, чтоб улыбалась, не раскрывая
губ, – не удержавшись, вполголоса заметил Фандорин.
– У японцев другие понятия о женской красоте. У нас
ценятся большие глаза, а у них узкие. У нас форма зубов, а у них только цвет.
Неровность зубов – признак чувственности, считается весьма эротичным. Как и
оттопыренность ушей. Ну, а про ноги японских красавиц лучше вообще не говорить.
От привычки к сидению на корточках большинство женщин здесь кривоноги и
косолапы. Но есть и отрадные исключения, – прибавил вдруг Доронин совсем
другим, ласковым тоном и улыбнулся, глядя поверх плеча Эраста Петровича.
Тот оглянулся.
В дверях японской комнаты стояла женщина в изящном
бело-сером кимоно. В руках она держала поднос с двумя чашками. Белокожее
улыбчивое лицо показалось Фандорину необычайно милым.
Женщина вошла в гостиную, бесшумно переступая маленькими
ступнями в белых носках, и с поклоном предложила гостю чаю.
– А вот и моя Обаяси, любящая меня согласно
подписанному контракту.
Эрасту Петровичу показалось, что нарочитая грубость этих
слов вызвана смущением – Всеволод Витальевич смотрел на свою конкубину взглядом
мягким и даже нежным.
Молодой человек почтительно поклонился, даже щёлкнул
каблуками, как бы компенсируя доронинскую резкость. Консул же произнёс
несколько фраз по-японски и прибавил:
– Не беспокойтесь, она по-русски совсем не знает. Не
обучаю.
– Но почему?
– Чего ради? – слегка поморщился Доронин. –
Чтобы она после меня вышла по контракту за какого-нибудь морячишку? Наши
Нахимовы очень ценят, если «мадамка» хоть чуть-чуть умеет болтать по-русски.
– Вам-то не все равно? – сухо заметил титулярный
советник. – Ей ведь нужно будет как-то жить и после того, как ваша
к-контрактная любовь завершится.
Всеволод Витальевич вспыхнул:
– Я о ней позабочусь. Не нужно меня уж вовсе монстром
представлять! Понимаю вашу шпильку, сам заслужил – не нужно было бравировать
цинизмом. Если угодно знать, я эту даму уважаю и люблю. И она отвечает мне тем
же, вне зависимости от контрактов, да-с!
– Так и женились бы по-настоящему. Что вам мешает?
Огонь, вспыхнувший было в глазах Доронина, погас.
– Шутить изволите. Сочетаться законным браком с
японской конкубиной? Погонят со службы, за урон звания российского дипломата. И
что тогда? В Россию её везти прикажете? Так она там зачахнет, от нашего климата
и от наших нравов. На неё ведь там будут как на мартышку какую пялиться. Здесь
остаться? Буду исторгнут из цивилизованного европейского общества. Нет уж, в
одну повозку впрячь неможно… И так всё отлично. Обаяси от меня ничего большего
не требует и не ждёт.
Всеволод Витальевич немного покраснел, ибо разговор всё
дальше вторгался в сферу сугубой приватности. Но обиженному за даму Фандорину и
того показалось мало.
– А если будет ребёнок? – воскликнул он. – О
нем тоже «позаботитесь»? Иначе говоря, откупитесь?
– Не способен иметь, – осклабился Доронин. –
Говорю об этом безо всякого стеснения, ибо половое бессилие здесь ни при чем.
Совсем напротив. – Жёлчная улыбка стала ещё шире. – Смолоду, знаете
ли, очень увлекался, как говорится, насчёт клубнички, вот и допрыгался до
скверной болезни. Кое-как залечился, но вероятность обзаведения потомством
почти нулевая – приговор медицины. Потому, собственно, и не сочетался законным
браком с какой-нибудь благонравной девицей отечественного производства.
Материнский инстинкт разочаровывать не желал-с.
Обаяси, видимо, почувствовала, что разговор принимает
неприятное направление. Ещё раз поклонившись, так же бесшумно вышла. Поднос с
чаем оставила на столе.
– Ну будет, будет, – прервал сам себя
консул. – Что-то мы с вами очень уж по-русски… Для подобных задушевностей
требуется либо давняя дружба, либо изрядная доза выпитого, а мы едва знакомы и
совершенно трезвы. Посему давайте-ка лучше вернёмся к делу.
Приняв подчёркнуто деловитый вид, Всеволод Витальевич стал
загибать пальцы:
– Во-первых, нужно рассказать обо всем
капитан-лейтенанту Бухарцеву – я вам о нем говорил. Во-вторых, написать
донесение его превосходительству. В-третьих, если Окубо прибудет на бал,
предупредить его об опасности…
– Я все же не п-понимаю… Даже если подозрительные речи
трех пассажиров не привиделись Благолепову в опиумном дурмане, стоит ли так уж
полошиться? Они вооружены всего лишь холодным оружием. Если бы у них имелись
револьверы или карабины, вряд ли бы они стали таскать с собой свои
средневековые мечи. Неужто подобные субъекты могут представлять опасность для
самого могущественного политика Японии?
– Ах, Эраст Петрович, вы что же, думаете, сацумцы не
знакомы с огнестрельным оружием или не достали бы деньги на пару револьверов?
Да одно ночное катание на катере, поди, стоит дороже, чем подержанный
«смит-энд-вессон». Тут другое. В Японии почитается неприличным убивать врага
пулей – по-ихнему это трусость. Заклятого врага, да ещё столь именитого, как
Окубо, нужно непременно зарубить мечом, в крайнем случае заколоть кинжалом. К
тому же вы себе не представляете, что такое катана, японский меч, в руках
настоящего мастера. Европейцам подобное и не снилось.
Консул снял с лаковой подставки ту саблю, что подлиннее,
бережно покачал в левой руке, не обнажая.
– Я, разумеется, фехтовать катаной не умею – этому
нужно учиться с детства. Причём желательно учиться по-японски, то есть
посвятить изучаемому предмету всю свою жизнь. Но я беру у одного старика уроки
баттодзюцу.
– Уроки чего?
– Баттодзюцу – это искусство выхватывания меча из
ножен.
Эраст Петрович поневоле рассмеялся.
