– Нужно было м-медицински определить причину смерти.
Так положено.
Барышня кивнула, надежда на её лице померкла.
– И какая оказалась причина? – поинтересовался
Сирота.
Эраст Петрович смущённо закашлялся и пробормотал
запомнившуюся абракадабру:
– П-пролапс митрального клапана.
Письмоводитель уважительно кивнул, а Софья Диогеновна тихо,
безутешно заплакала, будто это известие её окончательно подкосило.
– А что мне-то теперь, господин вице-консул? –
срывающимся голосом спросила она. – Боюсь я тут одна. Ну как Сэмуси
нагрянет, за деньгами? Нельзя ли мне у вас в присутствии переночевать? Я бы
как-нибудь на стульчиках, а?
– Хорошо, идёмте. Что-нибудь п-придумаем.
– Я только вещи соберу.
Барышня выбежала из комнаты.
Наступила тишина. Лишь слышно было, как, насвистывая,
работает доктор. Потом что-то шмякнуло об пол, и Твигс выругался: «Damned
crown!», из чего Фандорин сдедуктировал, что англосакс уронил крышку черепа.
Эраста Петровича замутило, и, чтоб не услышать ещё
какой-нибудь пакости, он затеял разговор – спросил, отчего Сирота назвал
доктора «искренним человеком».
Тот обрадовался вопросу – похоже, молчание его тоже томило –
и с удовольствием принялся рассказывать:
– Это очень красивая история, про неё даже хотели
написать пьесу для театра Кабуки. Случилась она пять лет назад, когда Твигс-сэнсэй
ещё носил траур по своей уважаемой супруге, а его уважаемые дочери были
маленькими девочками. В клубе «Юнайтед», играя в карточную игру бридж, сэнсэй
поссорился с одним нехорошим человеком, билетёром. Билетёр приехал в Йокогаму
недавно, стал всех обыгрывать в карты, а кто обижался – вызывал на поединок, и
уже одного человека застрелил насмерть, а двоих тяжело ранил. Билетёру за это
ничего не было, потому что это называется «дуэль».
– А, бретёр! – догадался Фандорин, поначалу
введённый в заблуждение непредсказуемым чередованием "р" и
"л" в речи письмоводителя, во всем прочем абсолютно правильной.
– Ну да, билетёр, – повторил Сирота. – И вот
этот плохой человек вызвал сэнсэя стреляться. Положение у доктора было ужасное.
Стрелять он не умел совсем, и билетёр наверняка бы его убил, и тогда дочери
остались бы круглыми сиротами. Но если бы сэнсэй отказался от дуэли, все от
него отвернулись бы, и дочерям было бы стыдно за такого отца. А он очень не
хотел, чтобы девочки его стыдились. И тогда мистер Твигс сказал, что принимает
вызов, но что ему нужно пять дней отсрочки, чтобы подготовиться к смерти, как
подобает джентльмену и христианину. А ещё он потребовал от секундантов, чтобы
они назначили самую большую дистанцию, какую только разрешает дуэльный кодекс, –
целых тридцать шагов. Билетёр с презрением согласился, но взамен потребовал,
чтобы число выстрелов было не ограничено и чтобы дуэль продолжалась «до
результата». Он сказал, что не позволит превращать поединок чести в комедию.
Пять дней сэнсэя никто не видел. Стали говорить, что он тайком уплыл на корабле
и даже бросил своих дочерей. Но в назначенный день и час он пришёл к месту
дуэли. Кто был там, говорили, что он был немножко бледный, но очень
сосредоточенный. Противников поставили в тридцати шагах друг от друга. Доктор
снял сюртук, заткнул уши ватой. А когда секундант махнул платком, он поднял
пистолет, тщательно прицелился и попал билетёру точно в середину лба.
– Да что вы! – воскликнул Эраст Петрович. –
Вот это удача! Поистине Твигса Всевышний пожалел!
– Все в Сеттльменте тоже так думали. Но вскоре
открылось, в чем дело. Управляющий стрелковым клубом рассказал, что мистер
Твигс все пять дней провёл в тире. Вместо того чтобы молиться и писать
завещание, он учился стрелять из дуэльного пистолета, причём именно с
расстояния в тридцать шагов. Сэнсэй немножко оглох, но научился без промаха
попадать в середину мишени. Ещё бы, ведь он израсходовал несколько тысяч
зарядов. Всякий на его месте добился бы того же.
– Ах, какой молодец!
– Некоторые говорили, как вы. Но другие возмущались и
ругали доктора за то, что это была unfair play
[9]
. Один
молокосос, лейтенант французской морской пехоты, напился пьяный и стал при всех
издеваться над доктором за трусость. Сэнсэй тяжело вздохнул и сказал: «Вы очень
молодой и ещё не понимаете, что такое ответственность. Но если вы считаете меня
трусом, я согласен с вами стреляться на тех же условиях» – и при этом так
внимательно посмотрел морокососу в середину лба, что тот сразу стал совсем
трезвый и извинился. Вот какой человек доктор Твигс! – с восхищением
закончил Сирота. – Искренний человек!
– Как Пушкин и фельдмаршал Сайго? – невольно
улыбнулся Эраст Петрович.
Письмоводитель торжественно кивнул.
Да, признаться, и Фандорин взглянул на вышедшего из спальни
доктора иными глазами. Отметил в его внешности некоторые черты, не бросающиеся
в глаза при поверхностном взгляде: твёрдую линию подбородка, неколебимую
массивность лба. Очень интересный экземпляр.
– Зашит, заштопан, в наилучшем виде, – объявил
доктор. – С вас, мистер Фандорин, гинея и два шиллинга. И ещё шесть пенсов
за место в морге. Лёд в Йокогаме дорог.
Когда Сирота отправился за тележкой для перевозки тела,
Твигс взял Эраста Петровича двумя пальцами за пуговицу и с загадочным видом
произнёс:
– Я тут думал об отпечатке пальца и красном пятнышке…
Скажите, господин вице-консул, случалось ли вам слышать об искусстве дим-мак?
– П-простите?
– Не случалось, – констатировал доктор. – И
это неудивительно. О дим-мак мало что известно. Возможно, это вообще выдумки…
– Да что это такое – «дим-мак»?
– Китайское искусство Отсроченного Убийства.
Эраст Петрович вздрогнул и посмотрел на Твигса в упор – не
шутит ли.
– Как это?
– Подробности мне неизвестны, но я читал, что есть
люди, умеющие убивать и врачевать одним прикосновением. Вроде бы они умеют
концентрировать некую энергию, собирать её в пучок и воздействовать этим пучком
на определённые точки тела. Про иглоукалывание-то вы слышали?
– Да, слышал.
– Судя по всему, дим-мак оперирует теми же
анатомическими знаниями, но использует не иглу, а обычное прикосновение. Я
читал, что владеющий этим таинственным искусством способен вызвать острый
приступ боли, или, наоборот, сделать человека совершенно нечувствительным к
боли, или временно парализовать его, или усыпить, или убить… Причём не
обязательно в момент прикосновения, а с отсрочкой.
