— Отлично! Крошкин, вон в той стороне, за Постылым
озером, станция Кожухово. Берите извозчика, и скорей туда. На станции должен
быть телефон. Звоните подполковнику Данилову, номер 77-235. Не будет
подполковника — говорите с дежурным офицером. Обрисуете с-ситуацию. Пусть
сажает на дрезины караул, дежурных — всех, кого сможет собрать. И сюда. Всё,
бегите. Только револьвер отдайте. И запас патронов, если есть. Вам ни к чему, а
нам может п-приподиться.
Филёр сломя голову бросился назад к пролётке.
— Ну-ка, Смуров, подберёмся ближе. Вон превосходный
штабель из рельсов.
* * *
Пока Дрозд прикуривал, Рыбников взглянул на часы.
— Без четверти три. Скоро рассвет.
— Ничего, успеем. Основную часть погрузили, —
кивнул эсэр на большую баржу. — Осталась только сормовская. Ерунда, пятая
часть груза. Поживей, товарищи, поживей! — подбодрил он грузчиков.
Товарищи-то товарищи, но сам ящиков не таскаешь, мимоходом
подумал Василий Александрович, прикидывая, когда лучше завести разговор о
главном — о сроках восстания.
Дрозд не спеша двинулся в сторону склада. Рыбников за ним.
— А московскую когда? — спросил он про главную
баржу.
— Завтра речники перегонят в Фили. Оттуда ещё
куда-нибудь. Так и будем перемещать с места на место, чтоб глаза не мозолила.
Ну, а маленькая прямо сейчас пойдёт в Сормово, вниз по Москве-реке, потом по
Оке.
Ящиков на складе уже почти не осталось, лишь плоские коробки
с проводами и дистанционными механизмами.
— Как по-вашему «мерси»? — ухмыльнулся Дрозд.
— Аригато.
— Ну, стало быть, пролетарское аригато вам, господин
самурай. Вы своё дело сделали, теперь обойдёмся без вас.
Рыбников веско заговорил о самом важном:
— Итак. Забастовка должна начаться не позднее, чем
через три недели. Восстание — самое позднее через полтора месяца…
— Не командуйте, маршал Ояма. Как-нибудь без вас
сообразим, — перебил эсэр. — По вашим нотам играть не станем. Думаю,
ударим осенью. — Он осклабился. — До тех пор пощипите с Николашки ещё
пуха-перьев. Пускай он перед народом совсем голеньким предстанет. Вот тогда и
вмажем.
Василий Александрович ответил на улыбку улыбкой. Дрозд даже
не догадывался, что в эту секунду его жизнь, как и жизнь его восьми товарищей,
висела на волоске.
— Право, нехорошо. Мы же договорились, —
укоризненно развёл руками Рыбников.
Глаза революционного вождя вспыхнули озорными искорками.
— Держать слово, данное представителю
империалистической державы, — буржуазный предрассудок. — Попыхтел
трубкой. — А как по-вашему будет «покеда»?
Подошедший рабочий вскинул на спину последнюю коробку и
удивился:
— Чего-то больно лёгок. Не пустой ли?
Поставил обратно на землю.
— Нет, — объяснил Василий Александрович, открывая
крышку. — Это набор проводов для разных нужд. Вот этот бикфордов, этот
камуфляжный, а этот, в резиновой оболочке, для подводного минирования.
Дрозд заинтересовался. Вынул ярко-красный моток, рассмотрел.
Подцепил двумя пальцами металлический сердечник — тот легко вылез из
водонепроницаемого покрытия.
— Ловко придумано. Подводное минирование? Может,
грохнем царскую яхту? Есть у меня там в команде свой человечек, отчаянная
голова… Надо будет подумать.
Грузчик поднял коробку, побежал на пристань.
Тем временем Рыбников принял решение.
— Что ж, осенью так осенью. Лучше поздно, чем
никогда, — сказал он. — А забастовку через три недели. Мы на вас
надеемся.
— Что вам ещё остаётся? — бросил Дрозд через
плечо. — Всё, самурай, мы расстаёмся. Катитесь к вашей японской матери.
— Я сирота, — улыбнулся одними губами Василий
Александрович и снова подумал, как хорошо было бы переломить этому человеку шею
— чтоб посмотреть, как перед смертью выпучатся и остекленеют его глаза.
В этот миг тишина кончилась.
* * *
— Господин инженер, похоже, всё. Закончили, —
шепнул Смуров.
Фандорин и сам видел, что погрузка завершена. Баржа осела
чуть не до самой ватерлинии. Была она хоть и небольшая, но, похоже,
вместительная — шутка ли, принять на борт тысячу ящиков с оружием.
Вот по трапу поднялась последняя фигура — судя по походке, с
совсем не тяжёлой ношей, и на барже одна за другой загорелись семь, нет, восемь
цигарок.
— Пошабашили. Сейчас покурят и уплывут, — дышал в
ухо филёр.
Крошкин побежал за подмогой без четверти три, прикидывал
инженер. Предположим, в три он добрался до телефона. Минут пять, а то и десять
у него уйдёт на то, чтоб втолковать Данилову или дежурному офицеру, в чем дело.
Эх, надо было послать Смурова — он поречистей. Положим, в десять, нет в
пятнадцать минут четвёртого поднимут караул. Прежде половины четвёртого не
тронутся. А ехать от Каланчевки до Кожуховского моста на дрезине не менее
получаса. Раньше четырех жандармов ждать нечего. А сейчас три двадцать пять…
— Доставайте оружие, — приказал Фандорин, беря в
левую руку свой «браунинг», в правую крошкинский «наган». — На три-четыре
палите в сторону баржи.
— Зачем? — всполошился Смуров. — Их вон
сколько! Куда они с реки денутся? Придёт подмога — берегом догоним!
— Откуда вы знаете, что они не отгонят баржу за город,
где безлюдно, да не перегрузят оружие на подводы, пока не рассвело? Нет, их
надо з-задержать. У вас сколько патронов?
— Семь в барабане, да семь запасных, и всё. Мы же
филёры, а не башибузуки какие…
— У К-Крошкина тоже четырнадцать. У меня только семь,
запасной обоймы не ношу. Я, увы, тоже не янычар. Тридцать пять выстрелов — для
получаса маловато. Ну, да делать нечего. Действуем так. Первый барабан
высаживаете подряд, чтоб произвести впечатление. Но потом каждую пулю
расчётливо, со смыслом.
— Далековато, — прикинул Смуров. — Их борт
наполовину прикрывает. По поясной фигуре с такой дали и днём-то попасть
непросто.
— Вы в людей-то не цельте, все-таки соотечественники.
Стреляйте так, чтоб никто с баржи на буксир не перелез. Ну, три-четыре!
Эраст Петрович поднял свой пистолет кверху (все равно от
него, короткоствольного, на таком расстоянии проку было мало) и семь раз подряд
нажал на спуск.
* * *
