— Так-так, знакомые фокусы, — пробормотал инженер
и стал прощупывать пол в том месте, где кровь. — Ага, вот и п-пружина. Под
паркетиной спрятал… Где же тело?
Повернул полову вправо, влево. Направился к зеркалу,
висевшему на противоположной от окна стене. Пощупал раму, не нашёл механизма и
просто двинул кулаком по блестящей поверхности.
Филёры, тупо наблюдавшие за действиями «Чернобурого», ахнули
— зеркало со звоном провалилось в чёрную нишу.
— Вот она где, — удовлетворённо промурлыкал
инженер, щёлкнув кнопкой.
В обоях открылась дверца.
За фальшивым зеркалом оказался чуланчик. С другой стороны в
нем имелось окошко, откуда отлично просматривалось соседнее помещение, спальня.
Половину тайника занимал фотографический аппарат на треноге, но не он
заинтересовал Фандорина.
— Говорите, ушастый? — спросил инженер, нагибаясь
и рассматривая что-то на полу. — Не этот?
Выволок под мышки безжизненное тело с торчащей из груди
стрелой, короткой и толстой.
Филёры сгрудились над мёртвым товарищем, а инженер уже
спешил в комнату напротив.
— Тот же фокус, — объявил он старшему из агентов,
когда тот вошёл следом. — Тайная пружина под паркетом. В шкафу спрятан арбалет.
Смерть мгновенная, острие смазано ядом. А труп вон там. — Он показал на
зеркало. — Можете убедиться.
Но в этом тайнике, точь-в-точь похожем на предыдущий, тел
оказалось целых три.
— Лепиньш, — вздохнул филёр, вытаскивая
верхнего. — Саплюкин. А внизу Кутько…
Пятый труп нашёлся в спальне, в щели за платяным шкафом.
— Не знаю, как ему удалось расправиться с ними
поодиночке… Скорее всего, дело было так, — принялся восстанавливать
картину Фандорин. — Те, что вошли в боковые комнаты, погибли первыми, от
стрел, и были спрятаны в з-зазеркалье. Этот, в спальне, убит голой рукой — во
всяком случае, видимых повреждений нет. У Саплюкина и этого, как его, Лепиньша,
переломлены шейные позвонки. Судя по разинутому рту Лепиньша, он успел увидеть
убийцу. Но не более… Акробат умертвил этих двоих в прихожей и оттащил в правую
комнату, бросил поверх Кутько. Я одного не пойму: как это Мыльников уцелел?
Должно быть, развеселил японца своими воплями «банзай!»… Ну всё, довольно
лирики. Главное дело у нас впереди. Вы, — ткнул он пальцем в одного из
филёров, — берите своего скорбного разумом начальника и везите его на
Канатчикову дачу. А вы двое — со мной.
— Куда, господин Фандорин? — спросил тот, что
постарше.
— На Москву-реку. Черт, уже половина первого, а нам ещё
искать иголку в стоге сена!
* * *
Поди-ка отыщи на Москве-реке неведомо какой склад. Грузового
порта в Первопрестольной не имеется, товарные пристани начинаются от
Краснохолмского моста и тянутся с перерывами вниз по течению на несколько
вёрст, до самого Кожухова.
Начали прямо от Таганки, с пристани «Общества пароходства и
торговли Волжского бассейна». Потом был дебаркадер «Торгового дома братьев
Каменских», склады нижегородской пароходной компании г-жи Кашиной, пакгаузы
Москворецкого товарищества и прочая, и прочая.
Искали так: ехали вдоль берега на извозчике, вглядываясь в
темноту и прислушиваясь — не донесётся ли шум. Кто станет работать в этот
глухой час кроме людей, которым есть что скрывать?
Временами спускались к реке, слушали воду — большинство
причалов располагалось на левом берегу, но изредка попадались и на правом.
Возвращались к коляске, ехали дальше.
С каждой минутой Эраст Петрович делался все мрачнее.
Поиски затягивались — брегет в кармане звякнул дважды.
Словно в ответ пробили два раза часы на колокольне Новоспасского монастыря, и
мысли инженера повернули в сторону божественности.
Самодержавная монархия может держаться лишь на вере народа в
её мистическое, сверхъестественное происхождение, думал хмурый Фандорин. Если
эта вера подорвана, с Россией будет, как с Мыльниковым. Народ наблюдает за
ходом этой несчастной войны и с каждым днём убеждается, что японский бог то ли
сильнее русского, то ли любит своего помазанника больше, чем Наш любит царя
Николая. Конституция — вот единственное спасение, размышлял инженер, несмотря
на зрелый возраст всё ещё не изживший склонности к идеализму. Монархии нужно
перенести точку опоры с религиозности на разум. Чтоб народ исполнял волю власти
не из богобоязненности, а потому что с этой волей согласен. Но если сейчас
начнётся вооружённый бунт, всему конец. И уж неважно, сумеет монархия залить
восстание кровью или не сумеет. Джинн вырвется из бутылки, и трон всё равно
рухнет — не сейчас, так через несколько лет, при следующем сотрясении…
В темноте тускло заблестели пузатые железные цистерны —
нефтяные резервуары общества «Нобель». В этом месте река делала изгиб.
Эраст Петрович тронул возницу за плечо, чтоб остановился.
Прислушался — издалека, от воды, отчётливо донеслось мерное, механическое
покряхтывание.
— За мной, — махнул инженер филёрам.
Рысцой пробежали через рощицу. Ветерок донёс запах мазута —
где-то близко, за деревьями, было Постылое озеро.
— Есть! — выдохнул старший агент (его фамилия была
Смуров). — Вроде они!
Внизу, под невысоким спуском, темнел длинный причал, у
которого было пришвартовано несколько барж, причём одна, самая маленькая,
сцеплена с крутобоким буксирчиком на парах. Это её попыхивание уловил слух
Фандорина.
Из склада, вплотную примыкающего к пристани, выбежали двое
грузчиков, неся ящик, скрылись в трюме маленькой баржи. За ними появился ещё
один, с чем-то квадратным на плечах — и по сходням взбежал туда же.
— Да, это они, — улыбнулся Фандорин, вмиг забывший
о своих апокалиптических видениях. — Торопятся, с-санкюлоты.
— Кто? — заинтересовался непонятным словом второй
филёр, Крошкин.
Более начитанный Смуров, пояснил:
— Это были такие боевики, навроде эсэров. Про
французскую революцию слыхал? Нет? А про Наполеона? И на том спасибо.
Из склада выбежал ещё грузчик, потом сразу трое проволокли
что-то очень тяжёлое. В углу причала вспыхнул огонёк спички, через
секунду-другую сжавшийся до красной точки. Там стояли ещё двое.
Улыбка на лице инженера сменилась озабоченностью.
— Что-то многовато их… — Эраст Петрович осмотрелся
вокруг — Это что там темнеет? Мост?
— Так точно. Железнодорожный. Строящейся окружной
дороги.
