Весь этот вихрь мыслей пронёсся в голове Лидиной за секунду,
так что сколько-нибудь заметной паузы в разговоре не образовалось.
— Я видела, вы нынче не сводили с меня глаз, —
сказала она низким, вибрирующим голосом и коснулась его руки.
Ещё бы! Она всё делала для того, чтобы гости не забывали о
ней ни на минуту.
Брюнет возражать не стал, честно наклонил голову.
— А я на вас не смотрела. Совсем.
— Я з-заметил.
— Потому что боялась… У меня ощущение, что вы появились
здесь не просто так. Что нас свела судьба. И от этого мне стало страшно.
— С-судьба? — переспросил он со своим едва
заметным заиканием.
Взгляд у него был какой надо — внимательный и, кажется, даже
оторопевший.
Лидина решила не тратить времени попусту. Чему быть — того
не миновать. И — бесшабашно, как головой в омут:
— Знаете что? Уедем отсюда. К черту ужин. Пускай
сплетничают, мне всё равно.
Если Фандорин и колебался, то не более чем мгновение. Глаза
сверкнули металлическим блеском, голос прозвучал сдавленно:
— Что ж, едем.
* * *
По дороге на Остоженку он вёл себя непонятно. Руку не
сжимал, поцеловать не пытался, даже не разговаривал.
Гликерия Романовна тоже молчала, пытаясь сообразить, как
лучше себя вести с этим странным человеком.
И отчего это он так напряжён? Губы плотно сжаты, не сводит
глаз с извозчика.
О, да в этом омуте, кажется, черти водятся! Она ощутила
внутри сладкое замирание и рассердилась на себя: не бабься, это тебе не
романтическое приключение, нужно Васю спасать.
В подъезде Фандорин повёл себя ещё удивительней.
Пропустил даму вперёд, но сам вошёл не сразу, а после паузы
и как-то очень уж стремительно, чуть ли не прыжком.
По лестнице взбежал первым, руку при этом держал в кармане
пальто.
А может быть, он того, испугалась вдруг Лидина. Как теперь
говорят, с кукареку в голове?
Но отступать было поздно.
Она открыла дверь ключом.
Фандорин отстранил её и скакнул вперёд. Развернулся,
прижался спиной к стене прихожей. Быстро повёл взглядом влево, вправо, наверх.
В руке у него чернел непонятно откуда взявшийся маленький
пистолет.
— Что это с вами? — воскликнула не на шутку
перепугавшаяся Гликерия Романовна. Сумасшедший следователь спросил:
— Ну и где же он?
— Кто?
— Ваш любовник. Или начальник. Право, уж не знаю, в
каких вы с ним отношениях.
— О ком вы говорите? — в панике пролепетала
Лидина. — Я не пони…
— О том, чьё задание вы исполняете, — нетерпеливо
перебил Фандорин, прислушиваясь. — Штабс-капитан, ваш попутчик. Ведь это
он велел вам меня сюда заманить. Но в квартире его нет, я бы почувствовал. Где
же он?
Она вскинула руку к груди. Знает, всё знает! Но откуда?
— Вася мне не любовник, — скороговоркой сказала
она, не столько осознав, сколько почувствовав, что сейчас нужно говорить
правду. — Он мой друг, и я действительно хочу ему помочь. Где он — не
спрашивайте, этого я вам не скажу. Эраст Петрович, милый, я хочу просить вас о
милосердии!
— О чем?!
— О милосердии! Человек совершил оплошность. Пускай с
вашей военной точки зрения она считается преступлением, но это всего лишь
рассеянность! Разве можно за рассеянность карать так строго?
Брюнет наморщил лоб, пистолет сунул в карман.
— Что-то я не п-пойму… О ком вы говорите?
— Да о нем, о нем! О Васе Рыбникове! Ну, потерял он
этот ваш чертёж, так что же теперь, губить хорошего человека? Ведь это
чудовищно! Война через месяц или через полгода кончится, а ему на каторгу? Или
того хуже? Это не по-человечески, не по-христиански, согласитесь! — и так
искренне, так проникновенно у неё это вырвалось, что у самой на глазах
выступили слезы.
Даже сухаря Фандорина проняло — он смотрел с удивлением,
даже с растерянностью.
— Как вы могли подумать, что я спасаю своего
любовника! — горько произнесла Гликерия Романовна, развивая успех. —
Разве стала бы я, любя одного мужчину, зазывать к себе другого? Да, вначале я
намеревалась вас очаровать, чтобы помочь Васе, но… но вы в самом деле вскружили
мне голову. Признаться, я даже и забыла, ради чего хотела завлечь вас… Знаете,
вот здесь вдруг что-то сжалось… — Она положила руку пониже лифа, чтобы
рельефнее обрисовался бюст, и без того очень недурной.
Гликерия Романовна произнесла глухим от страсти голосом ещё
несколько фраз в том же роде, не слишком заботясь об их правдоподобии —
известно, что мужчины на такие речи доверчивы, особенно, когда добыча столь
близка и доступна.
— Я ни о чем вас не прошу. И не буду просить. Забудем
обо всем…
Она запрокинула голову и повернула её немного вбок.
Во-первых, этот ракурс был самый выигрышный, а во-вторых, так было очень удобно
её поцеловать.
Прошла секунда, вторая, третья.
Поцелуя не было.
Открыв и скосив глаза, Лидина увидела, что Фандорин смотрит
не на неё, а в сторону. Ничего интересного там не было, лишь телефонный аппарат
на стене.
— П-потерял чертёж? Рыбников вам так сказал? —
раздумчиво произнёс следователь. — Он вам солгал, сударыня. Этот человек
японский ш-шпион. Не хотите говорить, где он, — не нужно. Я и без вас это
нынче же узнаю. П-прощайте.
Развернулся и вышел из квартиры.
У Гликерии Романовны чуть ноги не подкосились. Шпион? Какое
чудовищное подозрение! Бедный Вася! Нужно немедленно предупредить его!
Оказывается, опасность ещё серьёзней, чем он думает! И потом, Фандорин сказал,
что нынче же узнает, где Вася прячется!
Она схватила телефонный рожок, но вдруг испугалась, не
подслушивает ли следователь с лестницы. Распахнула дверь — никого, только
быстрые шаги по ступеням.
Вернулась, стала телефонировать.
— Пансион «Сен-Санс», — проворковал в трубке
женский голос. Слышались звуки фортепиано, играющего весёлую польку.
— Мне срочно нужно Василия Александровича!
— Их нету.
— А скоро ли будет?
— Они нам не докладываются.
Какая невоспитанная горничная! Лидина в отчаянии топнула
ногой.
