— Зараза! — Мыльников щёлкнул бойком по стреляной
гильзе. — Стреляйте, что же вы!
— Б-беспопезно.
На пальбу от здания вокзала бежали сорвавшиеся из засады
жандармы. В публике началась паника — там кричали, толкались, размахивали
зонтиками. С нескольких сторон доносились свистки городовых. А беглец тем
временем уже исчез в подворотне.
— По переулку, по переулку! — показал Фандорин
жандармам. — Слева!
Голубые мундиры бросились в обход дома, Мыльников, свирепо
матерясь, лез по пожарной лестнице на крышу, а Эраст Петрович остановился и
безнадёжно покачал головой.
В дальнейших поисках он участия не принимал. Посмотрел, как
суетятся жандармы и полицейские, послушал несущиеся сверху вопли Евстратия
Павловича и двинулся обратно к площади.
У газетного киоска толпились зеваки, мелькала белая фуражка
околоточного.
Подходя, инженер услышал дребезжащий старческий голос,
возвещавший слушателям:
— Сказано в пророчестве: посыплются с небеси звезды
железные и поразят грешников…
Эраст Петрович хмуро сказал околоточному:
— Публику убрать.
И хоть был в цивильном платье, полицейский по тону понял —
этот имеет право приказывать — и немедленно задудел в свисток.
Под грозное «Пасстаранись! Куда прёшь?» Фандорин обошёл
место побоища.
Все четверо агентов были мертвы. Лежали в одинаковой позе,
навзничь. У каждого во лбу, глубоко войдя в кость, торчала железная звёздочка с
острыми блестящими концами.
— Хос-поди! — закрестился подошедший Евстратий
Павлович.
Всхлипнув, присел на корточки, хотел выдернуть железку из
мёртвой головы.
— Не трогать! К-края смазаны ядом.
Мыльников отдёрнул руку.
— Что за чертовщина?
— Это сюрикэн, он же сяринкэн. Метательное оружие
«крадущихся». Есть в Японии такая секта потомственных шпионов.
— Потомственных? — часто-часто заморгал надворный
советник. — Это как у нашего Рыкалова из розыскного отдела? У него ещё
прадед в Секретной канцелярии служил, при Екатерине Великой.
— Вроде этого. Так вот зачем он на киоск взобрался…
Последняя реплика Эраста Петровича была адресована самому
себе, но Мыльников вскинулся:
— Зачем?
— Чтоб метать по неподвижным мишеням. А вы — «к-кошка
на заборе». Ну и наломали же вы, Мыльников, дров.
— Что дрова. — По щекам Евстратия Павловича
катились слезы. — Наломал — отвечу, не впервой. Людей жалко. Ведь какие
молодцы, один к одному. Зябликов, Распашной, Касаткин, Мёбиус…
Со стороны Татарских улиц бешено вылетела коляска, из неё
выкатился бледный человек без шляпы, ещё издали закричал:
— Евстратьпалыч! Беда! Ушёл Дрозд! Пропал!
— А наш подсадной что?!
— Нашли с ножом в боку!
Надворный советник зашёлся таким бешеным матом, что из толпы
донеслось уважительное:
— Внятно излагает.
А инженер быстрым шагом двигался в сторону вокзала.
— Куда вы? — крикнул Мыльников.
— В камеру хранения. Теперь за мелинитом не явятся.
* * *
Но Эраст Петрович ошибся. Перед распахнутой дверью
переминался с ноги на ногу приёмщик.
— Ну как, взяли голубчиков? — спросил он, увидев
Эраста Петровича.
— Каких г-голубчиков?
— Да как же! Тех двоих. Которые багаж забрали. Я жал на
кнопку, как велено. Потом заглянул в комнату к господам жандармам. Смотрю —
пусто.
Инженер застонал, как от приступа боли.
— Д-давно?
— Первый был ровно в пять. Второй минуточек через
семь-восемь.
Брегет Эраста Петровича показывал пять двадцать девять.
Надворный советник снова заматерился, но теперь уже не
грозно, а жалобно, в миноре.
— Это пока мы по дворам и подвалам лазали, —
причитал он.
Фандорин же констатировал траурным голосом:
— Разгром хуже Цусимы.
Слог второй
насквозь железнодорожный
Здесь же, в коридоре, случился межведомственный конфликт.
Эраст Петрович, от злости утративший свою обычную сдержанность, высказал
Евстратию Павловичу всё, что думает по поводу Особого Отдела, который горазд
плодить доносчиков и провокаторов, а как дойдёт до настоящего дела, оказывается
ни на что не годен и лишь приносит вред.
— Вы, жандармы, тоже хороши, — огрызнулся
Мыльников. — Что это ваши умники без приказа с засады сорвались? Упустили
мелинитчиков, где их теперь искать?
И Фандорин умолк, сражённый то ли справедливостью упрёка, то
ли обращением «вы, жандармы».
— Не сложилось у нас с вами сотрудничество, —
вздохнул представитель Департамента полиции. — Теперь вы нажалуетесь на
меня своему начальству, я на вас моему. Только писаниной делу не поможешь.
Худой мир лучше доброй ссоры. Давайте так: вы своей железной дорогой
занимайтесь, а я буду товарища Дрозда ловить. Как нам обоим по роду
деятельности и должностной инструкции положено. Оно вернее будет.
Охота за революционерами, вступившими в контакт с японской
разведкой, Евстратию Павловичу явно представлялась делом более перспективным,
чем погоня за неведомыми диверсантами, которых поди-ка сыщи на
восьмитысячеверстной магистрали.
Но Фандорину надворный советник до того опротивел, что
инженер брезгливо сказал:
— Отлично. Только на глаза мне больше не попадайтесь.
— Хороший специалист никогда не попадается на
глаза, — промурлыкал Евстратий Павлович и был таков.
Лишь теперь, каясь, что потратил несколько драгоценных минут
на пустые препирательства, Эраст Петрович взялся за работу.
Первым делом подробно расспросил приёмщика о предъявителях
квитанций на багаж.
Выяснилось, что человек, забравший восемь бумажных свёртков,
был одет как мастеровой (серая рубашка без воротничка, поддёвка, сапоги), но
лицо одежде не соответствовало — приёмщик назвал его «непростым».
— Что значит «непростое»?
