Посреди поляны на пне сидел Тамба, курил трубку. Остальные
ниндзя носили убитых. Зрелище было жутким, каким-то потусторонним: над
стелющимся по земле туманом по двое скользили безмолвные тени, поднимали за
руки и за ноги мертвецов (тоже чёрных, только с белыми лицами) и раскладывали
их рядами перед своим предводителем.
Титулярный советник сосчитал: четыре шеренги по восемь тел в
каждой, и в стороне – ещё один труп, должно быть, старого разбойника Каматы. Не
спасся ни один. Дон Цурумаки так и не узнает, что случилось с его отрядом…
Потрясённый зловещей картиной, Фандорин не заметил, как к
нему вернулась Мидори. Хрипловатый голос прошептал ему в самое ухо:
– Я всё равно опоздала, а мы с тобой не закончили.
Гибкая рука обхватила его за талию, потянула назад, ко входу в подземный лаз.
– Я войду в историю дзёдзюцу как великая
первооткрывательница, – шептала Мидори, заталкивая титулярного советника в
дупло. – Мне пришла в голову очень интересная композиция. Я назову её
«Любовь двух кротов».
Ещё прекрасней,
Чем любовь двух фламинго,
Любовь двух кротов.
Ночное слияние мира
Тамба сказал:
– Я знаю о тебе много, ты обо мне знаешь мало. От этого
возникает недоверие, от недоверия происходит непонимание, непонимание приводит
к ошибкам. Спрашивай всё, что хочешь знать, и я тебе отвечу.
Они сидели вдвоём на расчищенной поляне перед домом и
смотрели, как из-за равнины поднимается солнце, наполняя мир розовым сиянием.
Тамба курил свою маленькую трубку, то и дело заправляя её новой порцией табаку.
Фандорин тоже не отказался бы от сигары, но коробка отличных манил осталась в
багаже, по ту сторону расщелины, что отделяла деревню синоби от остального
мира.
– Сколько вас? – спросил титулярный
советник. – Только одиннадцать?
На месте побоища он видел одиннадцать человек. Когда
перепачканные землёй любовники вылезли из подземной норы, синоби уже закончили
свою мрачную работу. Мертвецы были пересчитаны, свалены в яму и засыпаны
камнями. Люди Тамбы сняли свои маски, и Фандорин увидел обыкновенные японские
лица – семь мужских, четыре женских.
– Ещё четверо детей. И Сатоко, жена Гохэя. Она не была
в бою, потому что ей скоро родить. И трое молодых, они в большом мире.
– Шпионят за кем-нибудь? – спросил Эраст Петрович.
Если дзёнин хочет разговора начистоту, к черту церемонии.
– Учатся. Один в Токийском университете, на врача. Один
в Америке на инженера. Один в Лондоне на электрического техника. Сейчас нельзя
без европейской науки. Великий Тамба говорил: «Быть впереди всех, знать больше
всех». Триста лет мы следуем этому завету.
– Как вы сумели столько лет хранить свою тайну?
– Такова была воля Тамбы Первого. Он сказал: «Сильнее
всех тот, кого не видно и не слышно, но кто видит и слышит всех». Ещё он
сказал: «Ниндзя земли Ига погибли, теперь они бессмертны».
– Но разве Тамба Первый не погиб вместе со своими
людьми? Мне говорили, что враги истребили их всех до п-последнего.
– Нет. Тамба ушёл и увёл с собой двоих лучших учеников.
У него были сыновья, но сыновей он не взял, и они погибли, потому что Тамба был
истинно велик, его сердце твёрдостью не уступало алмазу. Последний дзёнин земли
Ига отобрал самых достойных, которым надлежало возродить клан Момоти.
– Как же ему удалось спастись из осаждённого храма?
– Когда святилище богини Каннон на горе Хидзияма уже
горело, последние из ниндзя хотели покончить с собой, но Тамба велел им
держаться до рассвета. Накануне ему выбило глаз стрелой, его люди тоже все были
изранены, но такова власть дзёнина, что синоби не посмели ослушаться. На
рассвете Тамба выпустил в небо трех чёрных воронов и ушёл с двумя избранниками
через подземный ход. А остальные покончили с собой, напоследок отрезав себе
лица.
– Если там имелся подземный ход, почему не ушли все?
– Тогда воины Нобунаги пустились бы в погоню.
– А зачем нужно было непременно дождаться рассвета?
– Чтобы враги увидели трех воронов.
Эраст Петрович затряс головой, вконец замороченный восточной
экзотикой.
– При чем здесь три ворона? На что они п-понадобились?
– Враги знали, сколько воинов засело в храме –
семьдесят восемь человек. Потом они обязательно пересчитали бы трупы. Если трех
не хватило бы, Нобунага догадался бы, что Тамба ушёл и объявил розыск по всей
империи. А так самураи решили, что Тамба и двое его помощников обернулись
воронами. Осаждающие были готовы к любому волшебству, они привели с собой псов,
обученных уничтожать грызунов, ящериц и змей. Были у них и охотничьи соколы.
Соколы заклевали воронов. У одного ворона вместо правого глаза была рана, и
враги, знавшие о ранении Тамбы, успокоились. Мёртвого ворона выставили напоказ
на пересечении восьми дорог и прибили табличку: «Колдун Момоти Тамба,
побеждённый правителем Запада и Востока, сберегателем Императорского Трона
князем Нобунагой». Не прошло и года, как Нобунага был убит, но никто так и не
узнал, что это сделал Тамба. Клан Момоти превратился в привидение, то есть стал
невидимым. Три рода, пошедшие от великого дзёнина и двух его учеников – Момоти,
Адати и Соноти – сохранились до сих пор, многократно породнившись между собой.
Нас, вместе взятых, никогда не было больше, чем двадцать. Триста лет мы
сохраняли и развивали искусство ниндзюцу, Тамба Первый был бы нами доволен.
– И ни один из трех родов не п-прервался?
– Нет, потому что глава семьи обязан заблаговременно
подобрать наследника.
– Что значит «подобрать?»
– Выбрать. И не обязательно собственного сына. Кровь
неважна. Нужно, чтобы мальчик обладал необходимыми задатками.
– Постой, – разочарованно воскликнул Фандорин. –
Так, значит, ты не прямой потомок Тамбы Первого?
Старик удивился:
– По крови? Конечно, нет. Какое это имеет значение? У
нас в Японии родство и преемство считаются по духу. Сын своего отца – тот, в
кого переселилась его душа. У меня, например, нет сыновей, только дочь. Правда,
есть племянники – родные, двоюродные и троюродные. Но дух великого Тамбы живёт
не в них, а в восьмилетнем Яити. Я подобрал его пять лет назад, в деревне
неприкасаемых. Я увидел на его чумазом личике знаки, показавшиеся мне многообещающими.
И похоже, что не ошибся. Если Яити и дальше будет делать такие успехи, он
станет после меня Тамбой Двенадцатым.
С другими вопросами Эраст Петрович решил повременить – и так
голова шла кругом.
* * *
