На ночлег остановились в довольно большой деревне,
расположенной на самом краю долины, – дальше начинались горы. Староста
разместил «артель» в общинном доме – «рабочих» во дворе, «мастера» и «инженера»
внутри. Соломенный пол, никакой мебели, дырявые стены из бумаги. Это, значит, и
был хотэру, про который говорил утром Камата. Из других постояльцев там был
лишь бродячий монах с посохом и котомкой для подаяний, но он держался поодаль и
всё время отворачивался – не желал осквернять взор видом «волосатого варвара».
Фандорину вздумалось пройтись по деревне, но жители вели
себя не лучше бонзы – дети с криком разбегались, женщины визжали, собаки
заливались лаем, так что пришлось вернуться. Явился смущённый староста, много
кланялся и извинялся, просил гайдзин-сана никуда не ходить.
– Фуру пазанто нева си уайт ман, – перевёл Камата,
смеясь. – Ю сакасу манки, синку.
Свесив длинные руки и переваливаясь, он заковылял по комнате
и при этом хохотал во все горло. Эраст Петрович нескоро понял, в чем дело.
Оказалось, что белых в деревне отродясь не видывали, но один из местных жителей
много лет назад был в городе и видел в тамошнем цирке страшную дрессированную
обезьяну, которая тоже была по-чудному одета. У Фандорина глаза такие же
большие и синие, вот невежи и перепугались.
Камата ещё долго с удовольствием рассказывал, какие дураки
крестьяне. У японцев есть пословица: «Семья остаётся богатой или бедной не
дольше, чем три поколения», и это правда – в городе жизнь устроена так, что
богачи через три поколения вырождаются, а бедняки пробиваются наверх, таков
закон справедливого Бога. Но в деревнях живут тупицы, которые не могут
выбраться из нищеты уже тысячу лет. Когда родители дряхлеют и больше не
способны работать, собственные дети относят стариков в горы и оставляют там
подыхать – чтоб не тратить зря еду. Учиться новому крестьяне не желают, в армии
служить не хотят. Как с таким быдлом строить великую Японию – непонятно. Но
если за подряд взялся Цурумаки-доно, построим, никуда не денемся.
В конце концов, устав расшифровывать болтовню собеседника,
титулярный советник отправился спать. Почистил зубы порошком «Диамант», умылся
в походной ванной, чрезвычайно удобной, только вода сильно пахла резиной. Маса
тем временем разложил койку, закрыл её зеленой сеткой и, отчаянно работая
щеками, надул подушку.
«Завтра», сказал себе Фандорин и уснул.
* * *
Последние пять ри стоили вчерашних одиннадцати. Дорога сразу
же круто забрала вверх, стала петлять между холмами, которые тянулись всё выше
и выше к небу. С велосипеда пришлось слезть, катить его за руль, и молодой
человек пожалел, что не оставил машину в деревне.
Уже далеко за полдень Камата показал на гору с заснеженной
верхушкой:
– Ояма. Теперь вправо-вправо.
Тысячи четыре футов, определил на глаз Фандорин, задрав
голову. Не Казбек, конечно, и не Монблан, но возвышенность серьёзная, ничего не
скажешь.
Место, куда мы идём, немножко в стороне, объяснил командир,
который сегодня был сосредоточен и малоразговорчив. Вытягиваемся цепочкой, не
шумим.
Шли ещё часа два. Перед входом в узкое, но не длинное ущелье
Камата спешился и разделил отряд на две части. Большей велел прикрыть головы
листьями и ползти через теснину на брюхе. Человек десять оставил на месте с
вьючными животными и поклажей.
– Вышка. Смотреть, – коротко пояснил он Эрасту
Петровичу, ткнув куда-то вверх.
Очевидно, где-то поблизости был наблюдательный пункт
противника.
Двести саженей ущелья титулярный советник преодолел таким же
манером, как остальные. Костюм нисколько не пострадал; специально
предназначенный для горных прогулок, он был оснащён великолепными наколенниками
и налокотниками из чёртовой кожи. Сзади пыхтел Маса, ни в какую не
согласившийся остаться при муле и велосипеде.
Преодолев опасное место, дальше двигались в полный рост, но
держались зарослей, а открытые места обходили. Камата явно знал дорогу – то ли
получил точные инструкции, то ли уже бывал здесь раньше.
Не менее часа карабкались по лесистому склону, вдоль
каменистого ручья.
На вершине командир махнул рукой, и «чёрные куртки»
обессиленно повалились на землю. Камата жестом поманил Фандорина.
Вдвоём они отошли ещё шагов на сто, к голому, поросшему мхом
валуну, с которого открывался обзор и на окрестные вершины, и на раскинувшуюся
внизу долину.
– Деревня синоби там, – показал Камата на соседнюю
гору.
Она была примерно такой же высоты и тоже поросла лесом, но
обладала одной интригующей особенностью. Часть верхушки (вероятно, вследствие
землетрясения) откололась от массива и покосилась, отделённая от остальной горы
глубокой трещиной. С противоположной стороны обрубок заканчивался пропастью –
это осыпался склон, не в силах удержать на своей накренённой поверхности толщу
земли. Причудливая это была картина: кособокий, зависший над бездной ломоть
горы.
Эраст Петрович приник к биноклю, но поначалу никаких
признаков человеческого жилья не обнаружил, лишь тесно сомкнувшиеся сосны, да
летающие зигзагом стайки птиц. Только к самому краю пропасти прилепилась
какая-то постройка. Покрутив колёсико, Фандорин увидел деревянный дом, должно
быть, изрядного размера; от стены, уходя в никуда, торчало что-то вроде мостика
или причала. Но кто будет там, на двухсотсаженной высоте, причаливать?
– Момоти Тамба, – сказал Камата на своём
своеобразном английском. – Его дом. Остальные дома снизу не видно.
Сердце титулярного советника сжалось. О-Юми близко! Но как
туда попасть?
Он ещё раз медленно обшарил всю гору биноклем.
– Не понимаю, как они туда п-попадают…
– Неправильный вопрос. – Командир «чёрных курток»
смотрел не на гору, а на Эраста Петровича. Взгляд у него был одновременно
испытующий и недоверчивый. – Правильный вопрос: как мы туда попадём? Я не
знаю. Цурумаки-доно сказал, гайдзин придумает. Думайте. Я подожду.
– Нужно подобраться ближе, – сказал Фандорин.
Подобрались. Для этого пришлось подняться на вершину
расколотой горы – теперь обрубок был совсем рядом. К отсёкшей его расщелине не
шли, а ползли, стараясь не высовываться из травы, хотя на той стороне не было
видно ни души.
Титулярный советник прикинул размеры трещины. Глубокая, с
отвесной стеной – не вскарабкаешься. Зато неширокая: в самом узком месте, где
на той стороне торчит мёртвое, обгоревшее дерево, вряд ли больше десяти
саженей. Вероятно, чтобы перебраться, синоби пользуются перекидным мостом или
чем-то в этом роде.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Камата. –
Можно туда попасть?
– Нельзя.
