Возглавлял караван крепкий мужчина с грубым, морщинистым
лицом. Он зорко поглядывал по сторонам цепким взглядом разбойника, который,
впрочем, мало чем отличается от взгляда строительного мастера или подрядчика.
Его наряд – соломенная шляпа, чёрная куртка, узкие штаны – был точь-в-точь
таким же, как у рабочих, просто начальник ехал верхом, а тридцать два его
подчинённых шли пешком. Многие вели под уздцы мулов, нагруженных тяжёлыми
ящиками с оборудованием. Даже то, что артель сопровождал иностранец со своим
японским слугой, вряд ли кому-то показалось бы странным – на огромной стройке,
в которую превратилась Страна Восходящего Солнца, работало множество
европейских и американских инженеров. Если встречные путники и копошащиеся в
жидкой грязи крестьяне провожали иностранца взглядами, так исключительно из-за
диковинной самоходной курумы, на которой он восседал.
Фандорин уже раскаивался, что не послушался консула, который
советовал нанять мула – эти животные медлительны и неказисты, но гораздо
надёжнее японских лошадей. Однако выглядеть неказисто, когда отправляешься
спасать любимую женщину, Эрасту Петровичу не захотелось. Мула он все же взял,
но не для верховой езды, а для багажа, и вверил попечению Масы.
Слуга топал сзади, таща непарнокопытное на поводке и время
от времени покрикивая на него «посёр-посёр!». Мул шёл и сам по себе, но Маса
специально выспросил у господина русское слово для понукания животных и теперь
красовался перед чернокурточными.
Во всем кроме выбора средства передвижения титулярный
советник послушался рекомендаций многоопытного Всеволода Витальевича. Багаж
состоял из москитной сетки (комары в японских горах – сущие вурдалаки);
складной койки (упаси Боже спать на татами – зажрут блохи); каучуковой ванны (у
местных жителей распространены кожные болезни, поэтому мыться в гостиничных
банях ни-ни); надувной подушки (у японцев приняты деревянные); корзины с
провизией и массы прочих необходимых в дороге вещей.
Общение с командиром отряда Каматой наладилось не без труда.
Тот знал довольно много английских слов, но не имел никакого представления о
грамматике, так что без привычки к дедукции понять его Фандорин вряд ли смог
бы.
Например, Камата говорил:
– Хиа фурому ибунингу цу гоу, найто хотэру супендо.
Цумороу маунтин энта.
Для начала Эраст Петрович, учитывая особенности японского
акцента, возвращал фрагменты этой абракадабры в их исходное состояние.
Получалось: «Here from evening to go, night hotel spend, tomorrow mountain
enter». И лишь после этого прояснялся смысл: «Отсюда до самого вечера движемся,
ночуем в гостинице, завтра попадаем в горы».
Для ответа нужно было проделать обратную процедуру:
расчленить английское предложение на отдельные слова и исковеркать их на
японский лад.
– Маунтин, хау фа? – спрашивал вице-консул. –
Ниндзя биредзи, хау фа?
[39]
И Камата отлично понял. Подумал, почесал подбородок.
– Смудзу иребун ри. Маунтин файбу ри.
Стало быть, по равнине одиннадцать ри (около сорока вёрст),
да пять ри по горам, соображал Фандорин. В общем, хоть и с трудом, но
объяснялись, а к полудню собеседники так притёрлись друг к другу, что могли
беседовать и о довольно сложных материях. Например, о парламентской демократии,
которая Камате ужасно нравилась. В империи только что приняли закон о местном
самоуправлении, повсеместно происходили выборы префектуральных собраний, мэров,
деревенских старост, и «чёрные куртки» принимали в этой деятельности самое
живое участие: одних кандидатов защищали, других, наоборот, как выразился
сторонник парламентаризма, смору фурайтен, то есть «малость запугивали». Дело
для Японии было новое, даже революционное. Кажется, Дон Цурумаки первым из
влиятельных политиков осознал всю важность маленьких провинциальных
правительств, к которым в столице относились иронически – как к бесполезной
декорации.
– Тен еаз, Токё насингу, – вещал Камата,
покачиваясь в седле. – Пробинсу реару пава. Цурумаки-доно риару пава.
Ниппон ноу Токё, Ниппон пробинсу
[40]
.
А титулярный советник думал: провинция провинцией, но к тому
времени Дон, пожалуй, и столицу к рукам приберёт. То-то выйдет торжество
демократии.
Командир «чёрных курток» оказался изрядным болтуном. Пока
следовали через долину, все теснее стискиваемую с обеих сторон холмами, он
рассказывал о славных деньках, когда они с Доном крушили конкурентов в борьбе
за выгодные подряды, а потом настали ещё более весёлые времена – была смута,
так что подрались и поживились фуру бери, то есть, говоря по-нашему, «от пуза».
Видно было, что старый разбойник на седьмом небе от счастья.
Воевать куда лучше, чем служить мажордомом, признался он. А чуть позже
присовокупил: и даже лучше, чем строить демократическую Японию.
Командир из него и в самом деле был превосходный. Раз в
полчаса он объезжал караван, проверял, не захромали ли мулы, не отвязалась ли
поклажа, балагурил с бойцами, и колонна сразу начинала двигаться веселей,
энергичней.
К удивлению Фандорина, шли без привала. Педали он крутил
экономно, подлаживаясь к пешим, однако вёрст через двадцать начал уставать, а
«чёрные куртки» не проявляли каких-либо признаков утомления.
Обед продолжался четверть часа. Все, в том числе и Камата,
проглотили по два рисовых колобка, выпили воды и снова построились. Эраст
Петрович, который едва успел разложить на салфетке сандвичи, приготовленные
заботливой Обаяси-сан, был вынужден жевать на ходу, догоняя отряд. Сзади,
ворча, тянул своего росинанта Маса.
* * *
В пятом часу пополудни, отмахав вёрст тридцать, свернули с
тракта на узкий просёлок. Места тут были совсем дикие, во всяком случае, нога
европейца сюда явно не ступала. Никаких примет западной цивилизации в
маленьких, убогих деревеньках глаз Фандорина не обнаруживал. Ребятишки и взрослые,
разинув рты, пялились не только на велосипед, но и на круглоглазого, диковинно
одетого человека. И это всего в нескольких часах езды от Йокогамы! Лишь теперь
титулярный советник начал осознавать, как тонок лак модернизации, которым
властители наскоро покрыли фасад древней империи.
Несколько раз встретились коровы – в цветных фартуках с
нарисованными драконами, в соломенных лаптях поверх копыт. Деревенские
использовали столь импозантно разряженных бурёнок в качестве вьючной и тягловой
скотины. Титулярный советник спросил у Каматы, и тот подтвердил: глупые
крестьяне мяса не едят и молока не пьют, потому что они тут совсем ещё дикие,
но ничего, скоро и к ним придёт демократия.
