«Крепче всего спят не те, у кого чистая совесть, а те, у
кого её отродясь не бывало», – философски сказал себе вице-консул.
Спустившись вниз, махнул Сироте рукой в сторону
кабинета-библиотеки, где некогда застиг на месте преступления князя Онокодзи,
упокой японский Бог его грешную душу.
Пошарил лучом фонарика по задвинутым шторам, по высоким
шкафам с глухими дверцами, по книжным полкам. Вот она, та самая.
– Посветите-ка.
Передал фонарик письмоводителю. Минуты две ощупывал корешки
книг, деревянные стойки. Наконец, когда нажал на увесистый том «Священного
Писания» (третий слева на предпоследней полке), что-то щёлкнуло. Потянул
стеллаж на себя, и тот открылся наподобие двери. За ним, в стене, поблёскивала
стальная дверца.
– На скважину, на скважину, – нетерпеливо показал
Эраст Петрович.
Шипастая розочка поёрзала-поёрзала и вошла в отверстие, как
рука в перчатку. Прежде чем повернуть ключ, титулярный советник тщательно
осмотрел стену, пол, плинтус на предмет электрических сигнализационных проводов
– и точно, под обоями нашупалась толстая, твёрдая нитка. Второй раз попадать в
один и тот же капкан было по меньшей мере неприлично. Опять пошли в ход
кусачки. Чик – и сигнализация была разъединена.
– Сезам, откройся, – прошептал Эраст Петрович,
чтобы подбодрить Сироту. Луч фонаря что-то начинал подрагивать – похоже, нервы
канцеляриста уже не справлялись с напряжением.
– Что? – удивился японец. – Что вы сказали?
Кажется, арабских сказок он не читал.
Раздался тихий звон, дверца распахнулась – и Фандорин
сначала зажмурился, а потом вполголоса выругался.
В железном ящике, ослепительно посверкивая в электрическом
свете, лежали слитки золота. Их было много, они напоминали кирпичную кладку.
Разочарованию Эраста Петровича не было предела. Дон не
солгал. Он действительно хранит в сейфе золото. Как глупо, как по-нуворишески!
Неужто операция была затеяна впустую?
Ещё не веря в столь сокрушительный провал, он вынул один
слиток, заглянул в щель, но в следующем ряду тоже поблёскивал жёлтый металл.
– На месте преступления, – раздался сзади громкий,
насмешливый голос.
Титулярный советник резко обернулся. Увидел в дверном проёме
плотный, приземистый силуэт, а в следующее мгновение люстра под потолком
вспыхнула, и силуэт обрёл цвет, форму, фактуру.
Это был хозяин дома, всё в том же дурацком колпаке, в халате
поверх ночной сорочки, но из-под халата виднелись брюки совсем не пижамного
фасона.
– Господин дипломат любит золото? – улыбнулся
Цурумаки, кивнув на слиток в руке Фандорина.
Лицо миллионщика вовсе не было сонным. И ещё одна
примечательная деталь: на ногах у него были не домашние туфли, а ботинки,
зашнурованные аккуратнейшим образом.
Ловушка, похолодев, понял Эраст Петрович. Лежал в кровати
одетый и даже обутый. Ждал, знал!
Дон хлопнул в ладоши, и отовсюду – из-за штор, из дверей,
даже из стенных шкафов повылезали люди, одинаково одетые в чёрные куртки и
чёрные хлопковые штаны. Слуги! А Сирота говорил, что они все ушли!
Слуг было не меньше дюжины. Одного, жилистого, кривоногого,
с по-обезьяньи длинными руками, Фандорину случалось видеть раньше – кажется, он
служил кем-то вроде дворецкого или мажордома.
– Какой позор для Российской империи, – поцокал
языком Цурумаки. – Вице-консул ворует золото из чужих сейфов. Камата,
дзю-о торэ.
Фраза, сказанная по-японски, была обращена к длиннорукому.
Дзю – это «оружие», торэ – значит «возьми», Камата – имя.
Титулярный советник вышел из оцепенения. Вскинул руку,
направил «герсталь» в лоб хозяину.
Камата немедленно застыл на месте, остальные «чёрные куртки»
тоже.
– Мне терять нечего, – предупредил Эраст
Петрович. – Прикажите своим людям выйти. Немедленно, иначе…
Дон уже не улыбался, смотрел на титулярного советника с
любопытством, будто пытался угадать – блефует или вправду может выстрелить?
– Выстрелю, можете не сомневаться, – уверил его
Фандорин. – Лучше смерть, чем позор. А если уж все одно умирать, то с вами
веселей. Вы такой интересный экземпляр. Сирота, встаньте слева, вы загораживаете
господина Цурумаки.
Письмоводитель повиновался, но, видно, от волнения, встал не
слева, а справа.
– Вам отлично известно, что я пришёл сюда не за
золотом. – Дон шевельнулся, и Эраст Петрович предостерегающе щёлкнул
предохранителем. – Стоять смирно! А этих всех – вон!
Но тут случилось непонятное. Даже невероятное.
Верный соратник титулярного советника, письмоводитель Сирота
с гортанным криком повис на руке у Фандорина. Грянул выстрел, пуля отсекла
длинную щепку от дубового паркета.
– Вы что?! – крикнул Эраст Петрович, пытаясь
стряхнуть свихнувшегося японца, но к вице-консулу в два длинных прыжка уже
подлетел Камата, завернул руку за спину, а следом кинулись остальные.
Секунду спустя обезоруженный и беспомощный Фандорин стоял,
распластанный у стены: его держали за руки, за ноги, за шею.
Но Эраст Петрович не смотрел на чёрных слуг – только на
предателя. Тот подобрал с пола револьвер, с поклоном передал Дону.
– Иуда! – прохрипел титулярный советник. –
Трус! Подлец!
Сирота спросил хозяина о чем-то по-японски – кажется,
попросил разрешения ответить. Цурумаки кивнул.
Тогда изменник повернул к Фандорину бледное, похожее на
окоченевшую маску лицо. Но голос был твёрдый, без дрожи:
– Я не трус, не подлец и тем более не предатель Иуда.
Совсем наоборот, я верен своей стране. Раньше я думал, что можно служить двум
странам, не теряя чести. Но господин капитан Бухарцев открыл мне глаза. Теперь
я знаю, как Россия относится к Японии и чего нам ждать от русских.
Фандорин не выдержал – отвёл глаза. Вспомнил, как Бухарцев
разглагольствовал о «жёлтой опасности», и даже не считал нужным понизить голос,
а ведь в коридоре стоял Сирота…
– Это политика, – перебил Эраст Петрович. –
Она может меняться. Но предавать тех, кто тебе доверяет, нельзя! Вы – сотрудник
российского консульства!
– Уже нет. Как вам известно, я подал прошение об
отставке и даже написал, почему именно не желаю больше служить России.
И это тоже была правда!
– Неужто почётнее служить этому убийце? – кивнул
Фандорин на Дона, используя последний свой аргумент.
