– Отлично. Не тревожьтесь, ничего противозаконного
совершать вам не придётся. В дом проникнем я и Маса. Ваша задача – с вечера
засесть на холме, что возвышается над поместьем. Это отличный пункт для
наблюдения, который к тому же виден и отсюда. Как только в доме погаснут огни,
вы подадите сигнал. У нас найдётся цветной фонарь?
– Да. Остались от Нового года. Есть зелёный, есть
красный, есть синий.
– Пускай синий. Мигнёте трижды, несколько раз подряд.
Маса будет ждать сигнала на крыльце.
– Больше ничего? – расстроился Сирота. –
Просто подать сигнал, когда в доме погаснут окна?
– Больше ничего. Свет там гасят, когда уходят слуги.
Дальнейшее я беру на себя.
Всеволод Витальевич не выдержал:
– Как вы любите таинственность! Ну хорошо, проникнете
вы в дом, но что дальше?
Эраст Петрович улыбнулся.
– У Дона есть потайной сейф. Это раз. Я знаю, где он
находится – в библиотеке, за книжными полками. Это два. А ещё я знаю, где найти
ключ к сейфу – на шее у Дона. Это три. Я не намерен пугать Цурумаки, я всего
лишь одолжу у него к-ключ и посмотрю, что в сейфе, а Маса тем временем подержит
гостеприимного хозяина на прицеле.
– Вы знаете, что у него в сейфе? – спросил
Доронин.
– Нет, но догадываюсь. Цурумаки как-то говорил, что
хранит там золотые слитки. Солгал, я уверен. Нет, там что-нибудь поценнее
золота. Например, некая схема с змеевидными письменами. А возможно, найдутся
документы ещё более интересные…
Внезапно консул повёл себя странно: сдёрнул с носа свои
синие очки, замигал от яркого света, рот зажил какой-то собственной жизнью –
стал дёргаться, кривиться, в тонкую губу впились зубы.
– Если вы что-то важное и найдёте, то не сможете
прочесть, – сказал Всеволод Витальевич глухо. – Вы же не знаете
японского. Да и от слуги проку будет немного. Знаете что… – Он запнулся, но не
более чем на секунду, после чего продолжил уже вполне твёрдым голосом. –
Знаете что, я пойду с вами. В интересах дела. Надоело быть зрителем.
Мучительное и постыдное занятие.
Эраст Петрович знал: проявить сейчас хоть малейшее удивление
– значит, нанести консулу тяжкую обиду, поэтому ответил не сразу, а как бы
обдумав предложение с точки зрения целесообразности:
– В интересах дела будет лучше, если вы останетесь
здесь. Если моя экскурсия закончится скверно, то что с меня взять – мальчишка,
дуэлянт, авантюрист. Капитан-лейтенант на мне и так уже к-крест поставил.
Другое дело вы – столп йокогамского общества, консул Российской империи.
Брови Всеволода Витальевича выгнулись сердитыми пиявками, но
здесь в разговор вмешался Сирота.
– Я пойду, – быстро сказал он. – А то что же?
Подам сигнал, а после так и буду на холме сидеть? Довольно глупо.
– Если в историю попадут мой помощник и письмоводитель,
я всё равно пропал! – закипятился Доронин. – Так уж лучше я сам…
Но Сирота проявил непочтительность – перебил начальство:
– Я не в счёт. Во-первых, я – наёмный работник, из
туземцев. – Он криво усмехнулся. – А во-вторых, я сейчас же напишу
прошение об отставке и помечу его вчерашним числом. В этом письме будет
сказано, что я не желаю более служить России, потому что разочаровался в её
политике по отношению к Японии, или что-нибудь подобное. Таким образом, если мы
с господином Фандориным, как вы выразились, «попадём в историю», это будет
преступный сговор мальчишки-авантюриста (прошу извинить, Эраст Петрович, но вы
сами себя так назвали) и полоумного туземца, уже уволенного с русской службы.
Не более того.
Сказано было веско, со сдержанным благородством, и дискуссия
на этом закончилась. Приступили к обсуждению деталей.
* * *
Вернувшись к себе, Эраст Петрович увидел, что О-Юми лежит в
постели еле живая. В лице ни кровинки, глаза запали, ступни обмотаны тряпками.
– Что с тобой? – закричал он в ужасе. – Ты
заболела?
Она слабо улыбнулась:
– Нет. Просто я очень-очень устала. Но это ничего, это
пройдёт.
– А что у тебя с ногами?
– Стёрла.
Он опустился на колени, взял её за руку, взмолился:
– Скажи мне правду. Где ты была прошлой ночью? Куда
уходила сегодня? Что с тобой происходит? Правду, ради Бога, правду!
О-Юми ласково смотрела на него.
– Хорошо. Я скажу тебе правду – всю, какую смогу. А ты
обещай мне две вещи: что больше ни о чем не будешь спрашивать и что тоже
расскажешь правду.
– Обещаю. Но ты первая. Где ты была?
– В горах. Трава масо растёт только в одном месте, на
южном склоне горы Тандзава, а это в пятнадцати ри отсюда. Мне пришлось
наведаться туда два раза, потому что настой нужно заваривать дважды, и он
должен быть совсем свежим. Вот и вся моя история. Теперь говори ты. Я вижу, ты
что-то задумал, и мне тревожно. Плохое предчувствие.
Пятнадцать ри – это без малого шестьдесят вёрст в один
конец, сосчитал Фандорин. Немудрёно, что она еле жива!
– Проскакать тридцать ри за ночь! – воскликнул
он. – Ты, должно быть, загнала лошадь до полусмерти!
Его слова почему-то развеселили её, О-Юми зашлась тихим
смехом.
– Всё, больше никаких вопросов, ты обещал. Теперь
рассказывай ты.
И он рассказал: про поединок, про то, как у Булкокса от
злости лопнула жила в мозгу, про Дона Цурумаки и про предстоящую операцию.
Лицо О-Юми делалось всё взволнованней, всё печальней.
– Какой ужас… – прошептала она, дослушав.
– Ты о своём Алджи? – немедленно взревновал
Фандорин. – Ну поезжай к нему, напои своим отваром!
– Нет, я не о нем. Мне жаль Алджи, но с одним из вас должна
была случиться беда, и лучше с ним, чем с тобой, – рассеянно ответила
она. – Ужасно то, что ты задумал. Не нужно ночью никуда ходить! Это добром
не кончится! Я вижу это по тени на твоём виске! – она протянула руку к его
голове, а когда Эраст Петрович улыбнулся, с отчаяньем воскликнула. – Ты не
веришь в нинсо!
Они ещё долго спорили, но Фандорин был непреклонен, и в
конце концов обессиленная О-Юми уснула. Он вышел, боясь нечаянным движением или
скрипом стула нарушить её сон.
Остаток дня прошёл в приготовлениях. Из спальни не
доносилось ни звука – О-Юми крепко спала.
А поздно вечером, когда Маса уже сидел на крыльце, глядя в
сторону тёмных холмов над Блаффом, Эраста Петровича ждало потрясение.
