Асагава, сменивший тесную европейскую одежду на тонкую
юкату, сидел на подушке и блаженно смотрел, как хлопочет Эмико – посыпает
горячую лапшу порошком из сушёных водорослей, наливает из кувшинчика подогретый
сакэ. Коленкоровая папка с документами была спрятана под расстеленный тюфяк.
Она не ушла и после того, как инспектор, поблагодарив,
принялся шумно всасывать обжигающую соба, то и дело подхватывая палочками из
отдельной плошки свою любимую маринованную редьку. Судя по румянцу на щеках Эмико,
по опущенному взгляду, было понятно, что она пребывает в любовном томлении.
Хоть Асагава смертельно устал, да и до рассвета следовало хоть сколько-то
поспать, обижать женщину было невежливо. Поэтому, закончив трапезу чашкой
превосходного ячменного чая, он произнёс фразу, которая имела для них обоих
особенный смысл:
– Какая ты сегодня красивая.
Эмико вспыхнула, прикрыла лицо широким рукавом.
Прошелестела:
– Ах, зачем вы такое говорите…
А сама уже развязывала шнурок, которым был закреплён пояс
кимоно.
– Иди сюда, – протянул к ней руки инспектор.
– Нехорошо. Посетители ждут, – лепетала она глухим
от страсти голосом и одну за другой тянула шпильки из волос.
От нетерпения даже не размотала до конца пояс. Высвободила
одно плечо, другое, порывисто стянула кимоно через голову, самым неграциозным
образом. Такой-то она ему больше всего и нравилась. Жаль, что сегодня любовь
ему не в радость.
– Ждала всю прошлую ночь… – прошептала она, переползая
на четвереньках на ложе.
Асагава покосился – не торчит ли из-под тощеватого футона
папка – и лёг первым.
Когда Эмико со стоном опустилась на него сверху, в
позвоночник впился жёсткий угол, и довольно ощутимо, но делать нечего, пришлось
терпеть.
Но вот долг вежливости был исполнен и хозяйка упорхнула,
Асагава, кряхтя, растёр вмятину на спине и задул лампу. По неизменной с самого
детства привычке лёг на бок, положил под щеку ладонь и немедленно уснул.
Через бумажные перегородки доносились всевозможные звуки: в
харчевне галдели клиенты, по лестнице скользили служанки, в соседнем номере
храпел сосед, торговец рисом. Весь этот шум был обычным и спать не мешал, хотя
сон у инспектора был чуткий. Когда с потолка на циновку упал таракан, Асагава
сразу открыл глаза, и рука сама собой нырнула под деревянную подушку, где лежал
револьвер. Во второй раз инспектор проснулся оттого, что задребезжала крышка на
маленьком фарфоровом чайнике, который он всегда ставил рядом с изголовьем.
Землетрясение, но совсем маленькое, сразу понял Асагава и опять уснул.
После третьего пробуждения заснуть уже не довелось.
В лапшевне творилось нечто из ряда вон выходящее. Кто-то
орал истошным голосом, трещала мебель, а потом донёсся пронзительный крик
хозяйки:
– Асагава-сан!
Значит, нужно спуститься – по пустякам Эмико тревожить его
не стала бы. Должно быть, снова буянят иностранные матросы, как в тот раз. В
последнее время повадились шляться по туземным кварталам – там выпивка дешевле.
Инспектор со вздохом поднялся, натянул юкату. Револьвер
брать не стал, незачем. Вместо огнестрельного оружия прихватил дзиттэ –
железный штырь с двумя закорючками по бокам. В прежние времена таким отражали
удар меча, но дзиттэ годился и чтоб отбить нож или просто стукнуть по башке.
Этим орудием Асагава владел в совершенстве.
Папку в комнате оставлять не стал, сунул сзади за пояс.
К облегчению инспектора, буянили не иностранцы, а двое
японцев. По виду обыкновенные тимпира, шантрапа самого мелкого пошиба. Не
якудза, а так, крикуны. Но сильно пьяные и в кураже. Стол перевёрнут. Разбито
несколько мисок. У старого корзинщика Лиги, который часто засиживается
допоздна, расквашен нос. Других посетителей нет, видно, разбежались. Только в
углу сидит какой-то рыбак с медно-бурой, прокопчённой ветрами мордой. Этому
хоть бы что, знай тянет палочками лапшу, по сторонам не смотрит.
– Это Асагава-доно, главный начальник полиции! Ну,
теперь вы за все ответите! – крикнула Эмико, которой, кажется, тоже
досталось – причёска съехала на сторону и рукав надорван.
Подействовало.
Один тимпира, с красной повязкой на голове, попятился к
двери.
– Не подходи! Мы не местные! Уйдём – больше нас здесь
не увидишь!
И выхватил из-за пазухи нож, чтоб полицейский не совался.
– Как «уйдём»? – взвизгнула Эмико. – А кто
платить будет? Сколько посуды перебили! И стол пополам треснул!
Кинулась на обидчиков с кулаками, бесстрашная.
Но второй буян, с глубокими оспинами на лице, наотмашь
врезал ей по уху, и бедняжка грохнулась на пол без чувств. Старый Яити, вжав
голову в плечи, кинулся вон из харчевни.
Асагава и так не выпустил бы мерзавцев, но за Эмико решил
проучить их как следует.
Первым делом подбежал к двери и загородил проход, чтоб не
удрали.
Те двое переглянулись. Красный поднял нож на уровень плеча,
рябой вытащил оружие посерьёзней – короткий меч вакидзаси.
– А ну, разом! – крикнул он, и оба одновременно
бросились на Асагаву.
Только где им было тягаться с мастером дзиттэ. Удар ножа он
отбил попросту, локтем, а клинок меча зацепил крюком, рванул, и вакидзаси
отлетел в дальний угол.
Не теряя ни единого мгновения, Асагава приложил красного
железным концом по запястью, выбил нож. Рябой ретировался к стойке, упёрся в
неё спиной. Другой тимпира прижался к нему. Больше не шумели, руками не
размахивали, рожи у обоих посерели от страха.
Асагава не спеша направился к ним, помахивая своим орудием.
– Прежде чем вы отправитесь в участок, я немного поучу
вас, как нужно вести себя в приличных заведениях, – сказал он, свирепея от
мысли, что выспаться так и не получилось.
Тем временем медномордый рыбак допил из миски остатки
бульона, вытер рот рукавом. Наклонившись, поднял с пола вакидзаси, взвесил на
ладони и вдруг, безо всякого замаха, метнул.
Клинок вошёл в спину инспектора чуть выше коленкоровой
папки.
Асагава обернулся, лицо его было сердитым и недоуменным.
Покачнулся, с трудом удерживаясь на ногах.
Тогда тимпира в красной повязке молниеносным движением
выхватил из-под одежды короткий прямой меч. Легко, будто отмахиваясь от мухи,
дёрнул рукой слева направо, и голова инспектора соскочила с плеч, весело
покатилась по полу.
Даже слетев с плеч,
Несколько секунд ещё
Живёт голова.
