Ницше рассматривает «историческое образование» точь-в-точь как своего рода врождённую седовласость. Мы — свидетели старости человечества и, как и все старые люди, обращаемся к прошлому. Мы исполнены «праздности избалованного человека в саду познания».
Мы можем с уверенностью заявить, что старая ворчливая критика культуры была дальновидна. Ведь многое изменилось со времён Ницше. Он жил до развития эпохи коммуникационных технологий, которые мы здесь упоминали. Он умер в 1900 году — как раз до того, как всё и началось. Однако он предчувствовал то, что начинало свершаться.
В XIX веке всё было по-прежнему: люди что-то делали… Немногие — а согласно Ницше, многие и постоянно — то и дело взбирались на трибуны. Но так или иначе люди делали своё дело. Сегодня всё человечество сидит на трибунах. Мы все — зрители. Мы даже не «странствующие» (нам не надо перемещаться физически, чтобы бродить по свету). И изучаем мы вовсе не наше собственное время. То, что появляется на экранах тысяч домов, случалось под открытым небом много тысяч лет тому назад.
IV. 3. ИТАК, ТО БЫЛА способность предвидения Гегеля — способность предвидения «абсолютного Духа»
[22]
, которому предстояло будущее. Это стало тем, чего боялся Заратустра
[23]
. Аполлон победил Диониса
[24]
. (Нам приходится сегодня искать торговцев антиквариатом, чтобы купить пластырь и перевязочные средства.)
Для Гегеля история человеческого рода была историей о том, как мировой дух пробуждается к осознанию самого себя. Некогда дух был един и неделим. А цель истории — возвращение духа к самому себе.
Таким образом, это событие может датироваться 2120 годом — когда был сконструирован сканер. Гегель бы гордился этим, пыжась, как петух, от радости.
V. АБСОЛЮТНЫЙ СЛУХ
V. 1. СЕЙЧАС ДЛЯ МЕНЯ САМОЕ ВРЕМЯ выбрасывать флаг. Я, естественно, не человек. Ни один из нас им ныне не является. Я — Weltgeist
[25]
по Гегелю. Я — бог. Я — Плерома.
Если мы чего-то не делаем — мы больше не индивиды. Индивид — действующая личность. Индивид — точно, согласно определению, — понятие несколько ограниченное. Когда все — повсюду и все всё знают, тогда все — единое целое.
История доведена до победного конца. Движение по орбите разомкнулось. Все ручьи слились в один огромный океан.
Это произошло много тысяч лет тому назад. Должно быть, десять или двадцать тысяч лет назад был сконструирован сканер эпохи. Вообще, это не играет никакой роли. Я перестал считать годы. Но я пропутешествовал по всей мировой истории вдоль и поперёк.
V. 2. НЕОПИСУЕМЫЙ ПОКОЙ ДУШИ приносит ощущение, что ты — всезнающий. Единственное, что мучает меня в моём всезнайстве и повсюдупребывании, — это одиночество.
Быть повсюду означает быть одиноким. Мне не с кем поделиться моим всезнайством. Мне некого поучать. Ведь все знают всё. Все конгруэнтны
[26]
со мной самим. Это означает, что я — все.
Ничего другого не существует, не существует никакого игрушечного незнания, где я мог бы оставить кусочек себя самого в надежде выиграть своего рода подтверждение того, что я — существую.
V. 3. У МЕНЯ ТАК БОЛИТ ГОЛОВА. Думаю, я сплю. Во всяком случае, я ничего из этого не написал. Возможно, мне это приснилось. Но мне кажется, я видел это на экране. Или это видело меня.
Не знаю, мне ли это снится или я сам — сон. Не утверждаю, что я жив. Но я ощущаю довольно уверенно, что я, во всяком случае, жил. Ну да это, вероятно, менее важно.
Почему во что бы то ни стало нужно провести границу где-то посреди великой безграничности?
БУДДА
Теперь мир — здесь. Тучи плывут по небу. В воздухе жужжат насекомые.
Фильм застыл на одном кадре: Сиддхартха сидит под смоковницей. В камне.
Река течёт мимо взгляда мастера. Птицы хлопают крыльями над водой. Их крылья разрезают время на секунды.
Проходят двадцать пять веков. И глазом не моргнув, сидит княжеский сын под смоковницей. Сидит, как сидел.
Птицы хлопают крыльями над водой. Река течёт мимо. Тучи плывут по небу.
ДИАГНОЗ
АСФАЛЬТ
ВИЗЖАТ ТОРМОЗА, машина сигналит.
Она опять остановилась на тротуаре. Она сама поймала себя на этом. Словно пробудилась ото сна. Или, словно очнувшись от одного сна, погрузилась в другой.
Люди толкаются и кружат вокруг неё со всех сторон, будто муравьи в муравейнике.
Только она стоит спокойно, только она остановилась. Только она бодрствует по-настоящему.
НИКОГДА ПРЕЖДЕ её чувства не были так обострены, как сегодня. Она достаточно видела, и слышала, и знала обо всём на свете. Но так, как сейчас, она не вдыхала воздух, и выхлопы газа, и запах мокрого асфальта. Она никогда не чувствовала так сильно, как теперь: она была, она существовала.
Может, ребёнком? И именно детство ярко, как живое, предстало пред ней. Где оно скрывалось все эти годы?
Ей было пять лет, ей было восемь лет, ей было одиннадцать…
Сегодня ей — тридцать шесть… Время за эти годы пролетело как дым. Вся её взрослая жизнь была будто долгая поездка, о которой она узнала из вторых рук.
ДОЖДЬ НАВИСАЛ над городом, словно плотный душ, всё предполуденное время. Теперь начало проясняться. И свет показался ей безжалостно резким.
