Я всё ещё не мог привести себя в форму; на другой день с утра вяло тюкал на машинке, взялся было писать пером, набросал несколько фраз. Наконец, оделся, но на лыжи становиться не стал. Погода прояснилась, небо голубело, был лёгкий мороз. Снег поскрипывал под ногами. Мне никто не встретился на дороге, я подумывал о том, чтобы проехать две-три остановки до большой станции, где надеялся отыскать мастерскую. Но, не дойдя немного до железной дороги, увидел лачужку с железной трубой и вывеской.
Там висел прейскурант, висела табличка Курить воспрещается и было жарко от раскалённой печурки. За прилавком сидел неопрятный человек с папиросой. Посетитель стянул с головы меховую шапку, снял с руки часы и протянул мастеру. Часовщик отложил тлеющую папиросу, отколупнул крышку крохотной отвёрткой, вставил в глаз окуляр.
Значит, заметил я, курить всё-таки можно?
Часовщик положил окуляр на прилавок, сунул окурок в рот и сказал наставительно:
«Кому можно, а кому нельзя. Часы в порядке».
«Как это в порядке, вы же видите, что они показывают».
«Вижу».
«Они не идут!»
«Что ж я могу поделать. Я же вам сказал: механизм в порядке».
«Может быть, стрелки?»
«И стрелки в порядке».
Он взглянул на часы на стене и перевёл стрелки моих часов.
«Видите, они прекрасно двигаются». Я спросил, сколько я ему должен.
«За что?»
Может, мне лучше обратиться в… э?
«Валяйте».
Чудный день, пьянящий воздух. Пришлось довольно долго ждать на платформе: большая часть поездов здесь не останавливается.
Сойдя с электрички, путешественник перешёл через путь по эстакаде и довольно быстро, на улице, ведущей от вокзала, отыскал часовую мастерскую. Здесь ожидало несколько заказчиков, мастера ушли обедать. Бодро тикали и постукивали часы на полках, на стенах, висели плакаты:
Время — деньги! Фридрих Ницше.
Соблюдайте осторожность при переходе через железнодорожные пути.
Не курить. Окурки на пол не бросать. И прочие в этом роде.
Наконец, явился часовых дел мастер. Очередь дошла до меня. Часовщик положил часы на ладонь и задумался.
«Лёха, — проговорил он через плечо. Никто не отозвался. — Кому говорю!»
Лёха просунул голову через дверную щель.
«Ты Нинку видел?»
«Видел; а что?»
«Ничего».
Обмен репликами продолжался ещё некоторое время. Мастер вскрыл часы, осмотрел механизм, тонким инструментом извлёк миниатюрную батарейку, проверил ёмкость, уложил батарейку на место, захлопнул крышку и положил часы передо мной, повторив то, что я уже слышал.
Делать было нечего, я отправился в город. Не буду рассказывать о том, как я ехал автобусом, плутал в переулках полудеревенской окраины, перебираясь через сугробы; чахлый лес виднелся неподалёку; стало смеркаться. Часовых дел гроссмейстер обитал в избе-развалюхе на краю заснеженного пустыря. Я отворил калитку, постучался в дверь, в окно. Никто не отозвался. Потоптавшись, я взялся за ручку двери, утонувшую в лохматом войлоке.
Хозяин сидел на низкой тахте.
«Меня, — пролепетал гость, — направил к вам…»
Гроссмейстер — это был косматый старик с еврейской внешностью — перебил меня:
«Небось сказал, что я уже умер…»
Помявшись, я подтвердил, что мастер дал мне адрес «на всякий случай». «Все они так говорят. Я всем мешаю… Я имею в виду конкуренцию. И мою квалификацию. Впрочем, я уже не занимаюсь практической орологией».
Посетитель робко спросил, что это такое.
«Наука о часах. Точнее, наука о времени… Что случилось? А-а, — пробормотал он, — можете не снимать. Я и так вижу, в чём дело».
«В чём?» — спросил я, озираясь.
«Вот там табуретка. Только осторожней… — Он покашлял. — Вы меня очень обяжете, если… э…»
Я вошёл за дощатую перегородку, там находилась кухня.
«А! — махнув рукой, возразил старец, когда я предложил сбегать за чем-нибудь. — К тому же здесь нет магазинов. Поищите… что-нибудь там найдёте. Осторожнее с газом».
Кое-что нашлось; я разложил снедь по тарелкам. Гроссмейстер лежал на тахте бородой кверху. Я остановился посреди комнаты, с медным чайником в одной руке и бутылкой вишнёвой наливки в другой.
«Поставить на стол, — сказал хозяин, не открывая глаз. — Чашки и прочее в буфете. Зажечь свет. Теперь помоги мне…»
После двух попыток удалось сесть. Старик глубоко вздохнул. Голая лампочка горела под потолком. Он прошествовал к столу.
«Дело в том, что… м-да. А это что такое? Где взял? Там есть получше!»
Вдвоём отправились на кухню, он давал указания.
«Я вынужден прятать от дочки. Дочка иногда приезжает».
«Откуда?»
«Откуда… Из Израиля, естественно! Два раза в год, осведомиться о моём здоровье».
«Вы боитесь, что она всё выпьет?»
«Тоже не исключено».
Явились рюмки-пейсаховки. Мы вернулись в комнату с коньяком «Реми Мартен», правда, оказалось, что в чёрную бутылку налит напиток маркой похуже.
«Тебя интересует, в чём дело. Дай-ка мне часы… Стоят, ты не ошибся. Часы, которые стоят, дважды в сутки показывают верное время. Это давно известно. Это установил автор Шулхан-Арух, Великой Трапезы, к сожалению, его имя осталось неизвестным. Не исключено, что у книги вообще не было автора».
Я спросил, что это за книга. Дед молча оглядел меня.
«Когда же она была написана?»
«Написана? Она была продиктована!»
Выпили, старик жевал колбасу. Я снова наполнил пузатые стаканчики псевдоконьяком.
«Тебя, стало быть, интересует, что же произошло… Часы в полном порядке, эти прохвосты тебя не обманули».
Напиток оказал своё действие. Старец стал расплываться в тумане. Возможно, оттого, что я ничего не ел с утра. Что значит — в порядке, когда они не в порядке!
Гость почувствовал, что он плохо понимает собеседника. Разумней было отложить дело на завтра; я пробормотал:
«Вы, наверное, устали. Уже поздно…»
«Устал? Очень возможно. Всё может быть… даже то, чего быть не может».
«Пожалуй, я поеду…»
«Поедешь, куда? Впрочем, поезжай… поезжай. Ты прав, я действительно устал. Ты спросишь, от чего. От этой жизни, разумеется. От этой гнусной жизни. От недоброжелателей, и от себя самого, и от женщин…»
«Женщин, каких женщин?»
«Как это, каких. Меня посещают женщины. Главным образом по ночам. Я всё равно не сплю… А кстати, ты… Кто ты такой? Осмелюсь осведомиться».
