Не так– то просто отвертеться от этой церемониальной процедуры, от этого торжественного акта, от уплаты по векселю, и кому не приходилось преодолевать внутреннее сопротивление, приступая к исполнению долга, который налагают на нас величие минуты, ситуация, участь женщины и честь мужчины? Что-то похожее происходит с литературой: дошло до того, что без «этого» литература как бы уже и не может существовать. А с другой стороны, я пытаюсь поставить себя на место романиста. Мне кажется, я увидел бы себя в западне.
Мною употреблено выражение «банальная неповторимость». Процесс, описанный со всевозможной простотой и трезвостью, который можно представить с помощью букв и операционных знаков, алгебра соития, где по крайней мере время, необходимое для того, чтобы записать уравнение, совпало бы с реальным временем. Но что такое «реальное время»? То, что совершается в считанные мгновения, не может быть рассказано в двух словах, требуется нечто вроде замедленной съемки. Физиологическое время должно быть заменено временем языка, вязкой материей, в которой вы бредете, словно в густом месиве. Время языка растягивает время «акта» или, лучше сказать, время подготовки и обрывается там, где температура рассказа должна была подняться до высшей точки. Вместе с ним иссякают возможности языка.
Я спросил Мавру Глебовну – мы сидели за завтраком, и нелепая мысль, бесстыдное любопытство, а быть может, и неумение понять женскую душу заставили меня это сказать, я спросил: что она испытала в эту минуту? Она передернула плечами.
«А подробнее», – сказал я.
«Чего подробнее?»
«Что ты чувствуешь, – спросил я, – когда я…– Странным образом я все еще не мог найти нужное выражение. – Ну, когда мы…»
«Чего спрашиваешь-то? Небось сам знаешь».
И это был лучший ответ.
ХVI
Ночью раздались выстрелы. Постоялец пробормотал: «Завтра, завтра…» Это были не выстрелы, а стук кулаком в дверь снаружи. Потом нетерпеливо застучали в окошко. Он выглянул, но ничего не было видно. Он спросил в сенях: «Кто там?» Голос ответил:
«Проверка документов».
«Утром приходите», – буркнул постоялец. Его ослепил фонарь, похожий на маленький прожектор. Двое в шинелях вошли в избу, один был с портфелем, другой держал пистолет и фонарь. Постоялец зажег керосиновую лампу, человек, вошедший первым, два кубаря, голубые петлицы, должность – ночной лейтенант, сидя боком к столу, перелистывал паспорт.
«Кто еще живет в доме?»
«Я один», – сказал приезжий.
«Сдайте оружие».
Постоялец пожал плечами.
«Есть в доме оружие?» – спросил второй, стоявший сзади.
«Кухонный нож».
"Шутки ваши оставьте при себе, – сказал человек за столом. – Фами-
лия? – Он смотрел на жильца и на фотографию. – Паспорт какой-то странный, – проговорил он, – что у вас там, все такие паспорта?… От кого тут скрываетесь?"
«Ни от кого», – возразил приезжий. Он объяснил, что хозяин дома – его родственник.
«А это мы еще разберемся, кто тут настоящий хозяин, а кто подставной», – ответил сидящий за столом, захлопнул паспорт, но не вернул его, а положил рядом с собой.
«Обыскать!» – сказал он кратко.
«Что же тут разбираться? – сказал приезжий, поглядывая на руки помощника, которые ловко шарили по его карманам. – Тех, кто здесь жил давно, уже нет!»
«Вы так думаете? – спросил лейтенант, поставил портфель на пол возле табуретки и принялся разглядывать бумаги на столе. – Это что?»
Личный досмотр был закончен, путешественник, присев на корточки, добыл из чемодана удостоверение, род охранной грамоты.
«Писатель, – брезгливо сказал лейтенант. – И что же вы пишете? Вот и сидели бы там у себя. Сюда-то зачем приехали?»
«Здесь тихо. Чистый воздух».
«Не очень-то тихо, – возразил лейтенант. – А насчет воздуха я с вами согласен. – Он помолчал и спросил: – Кто тут живет, вам известно?»
«В деревне?»
«Известно ли вам, кто проживает в этом доме?»
«Никто. Дом был заколочен».
«Интересно, – сказал человек за столом. – Очень даже интересно. А вот у нас есть данные, что сюда вернулся нелегально бывший хозяин».
«Откуда?»
«Что откуда?»
«Откуда он вернулся?»
«Из ссылки, – сказал лейтенант. – Да ты садись, так и будешь стоять, что ли?… Имеются данные. Это, понятно, не для разглашения, но вам как писателю будет интересно».
«Мне кажется, вы опоздали…» – заметил приезжий.
«Я говорил, надо было выезжать немедленно», – проворчал помощник.
«А ты помолчи, Семенов… Почему же это мы опоздали?»
Приезжий пожал плечами: «Другое время».
Ночной лейтенант взглянул на ручные часы, потом на ходики, тускло блестевшие в полутьме.
«Часы– то ваши стоят. Как же это так? -Он поглядел на писателя. – Живешь, а времени не знаешь, – сказал он, перейдя снова на „ты“. – Подтяни гирю, Семенов. Гирю, говорю, подтяни… И стрелки переведи. Да что у тебя, едрена вошь, руки дырявые, что ли!»
Помощник, чертыхаясь, подбирал с полу упавшие стрелки. Лейтенант продолжал:
"Насчет опоздания я тебе вот что скажу: опоздать-то мы не опоздали. А вот что положение становится час от часу серьезней, классовый враг свирепеет, это верно. Вот и носишься по всему уезду. Обстановка такая, что только успевай поворачиваться… Я тебе так скажу. Если в прошлом году у кулаков запасы хлеба были округленно от ста до двухсот пудов, то теперь в среднем до
пятисот, а в ряде случаев даже до тысячи… В феврале – в одном только феврале! – органами было обыскано триста шестьдесят шесть мельников и кулаков, обнаружено… точно не помню… что-то около семидесяти тысяч пудов зерна. Это же сколько народу можно накормить! А между прочим, рабочий класс
голодает. А у них семьдесят тыщ пудов спрятано. Вот так. – Он поднялся из-за стола. – А теперь осмотрим запасы. Где лабаз?"
«Какие запасы, сами видите, что тут».
«Огород. Хлеб закопан в огороде».
«Ищите, копайте, – сказал писатель. – Авось что-нибудь найдете».
«Найдем, можешь быть спокоен. В феврале нами обнаружено семьдесят тысяч пудов».
«В феврале. Какого года?»
«Нынешнего, какого ж еще… Семенов! Зови людей. А вы пока что…– он дописывал бумагу, – подпишите».
«Что это?»
«Протокол. И вот это тоже».
"Но ведь вы же еще, – пролепетал приезжий, – не закончили проверку… осмотр…
«Все своим чередом; подписывайте».
На отдельном листке стояло, что такой-то обязуется сообщить в местное управление о появлении в доме или в окрестностях бывшего владельца дома, а также членов его семьи.
