Когда протрубил рог — сигнал охотникам возвращаться в лагерь, — Дуаньвэнь прискакал первым. Через плечо у него был перекинут самец косули, а на крупе коня приторочены пять-шесть диких кроликов и фазанов. На колчане чернели пятна крови от его добычи. Кровью оказалось заляпано и все белое одеяние. Он так надменно усмехался, с такой бравой молодцеватостью восседал на коне, что это подействовало на меня как-то странно. Может, и правду говорила теперь уже покойная госпожа Ян. Дуаньвэнь удивительно напоминал покойного батюшку-императора; да и осанка у него — ни дать, ни взять, новый правитель Се. Мне о такой внешности приходилось только мечтать.
— Как охота, ваше величество? — как ни в чем не бывало осведомился Дуаньвэнь, не слезая с коня. — Что-то не видно у вас добычи.
— В меня стреляли из-за угла и чуть не попали, — произнес я. — Не знаешь, кто бы это мог быть?
— Нет, не знаю, государь, как я вижу, цел и невредим, ну а я стреляю метко, как говорится, «расщеплю тополек с сотни шагов», так что, конечно, эта стрела никак не моя. — Дуаньвэнь чуть склонился в поклоне с тем же надменным выражением лица.
— Если не ты, значит, Дуаньу. Кто бы ни покушался на мою жизнь, пощады ему не видать, — проговорил я сквозь зубы, щелкнул плетью и поскакал прочь. В ушах завывал осенний ветер, из-под копыт с хрустом разлетались ветки кустарников. В душе у меня, как и на холме Тунчишань, царило беспощадно леденящее дыхание осени. Я принял это покушение так близко к сердцу, что меня переполняли и страх, и гнев, и я решил, что накажу Дуаньвэня и Дуаньу так же, как госпожа Мэн наказала Дайнян, — прикажу придворному палачу отрубить им пальцы: больше не будут похваляться передо мной, как метко стреляют из лука.
Во дворце этот случай на охоте вызвал целую бурю. На следующий день во время аудиенции моя матушка, госпожа Мэн, разрыдалась и стала умолять госпожу Хуанфу и собравшихся министров восстановить справедливость и сурово наказать Дуаньвэня и Дуаньу. Госпожа Хуанфу, напустив на себя вид человека с изысканными манерами, много знающего и многоопытного, стала увещевать госпожу Мэн, мол, при мне такое случалось не раз, и не стоит впадать в панику. «Нельзя возлагать вину на Дуаньвэня и Дуаньу лишь на основе предположений. Предоставьте мне определить личность злоумышленника. Еще будет время наказать виновного, как только "отступит вода и обнажатся камни"».
[12]
Однако госпожа Мэн, уверенная, что госпожа Хуанфу всегда выгораживает Дуаньвэня и Дуаньу, не прислушалась к этому совету и стала настаивать, чтобы обоих братьев доставили в Зал Изобилия Духа и учинили им допрос. Тогда госпожа Хуанфу напомнила ей, что не след разбирать личные вопросы наряду с делами государственными. Я наблюдал, в какой переплет попал стоявший перед алыми ступеньками чиновник, которому предстояло отдать этот приказ: он не знал, как ему быть, и на его лице отражалось смятение. Эта сцена показалась мне очень смешной, и я, не удержавшись, захихикал. Никто не хотел уступать, и безвыходное положение затягивалось. Тут добродушное выражение исчезло с лица госпожи Хуанфу, ее всю перекосило от ярости, и она подняла трость долголетия из пурпурного сандала в знак того, что министры могут удалиться. Те потянулись на выход, а трость на моих глазах описала в воздухе дугу и опустилась на прическу моей матушки, госпожи Мэн. Изо рта госпожи Мэн вырвался хриплый, но пронзительный вопль, за которым последовало грубое непотребное ругательство, какое можно услышать лишь от простолюдинов на рынке.
Я замер. Покидавшие зал министры остановились и обернулись посмотреть, что произошло, госпожу Хуанфу от злости просто трясло. Подойдя к госпоже Мэн, она ткнула ей в рот концом трости. «Это что еще за брань ты изрыгаешь? — подступала к ней она. — Как же я была слепа, когда однажды позволила подлой торговке доуфу
[13]
стать вдовствующей императрицей, — продолжала она, тыкая тростью. — Раз ты до сих пор не отучилась от грязной брани, как ты смеешь сидеть в Зале Изобилия Духа?» Госпожа Мэн разрыдалась в голос, потому что трость госпожи Хуанфу вовсю загуляла по ее губам. «Не буду больше ругаться, — твердила госпожа Мэн, всхлипывая. — Давайте, стройте дальше заговоры против Дуаньбая, потому что не успокоитесь, пока я не умру».
— Дуаньбай не твой сын, он — повелитель царства Се, — свирепа выговаривала ей госпожа Хуанфу. — Если не перестанешь плакать и голосить и не начнешь соблюдать приличия, отошлю тебя обратно в лавку торговца доуфу, откуда ты и пришла, Готовить доуфу, вот на что ты годишься, а не на то, чтобы быть Вдовствующей государыней Се.
Чем больше я слушал их перебранку, тем более это было невыносимо, поэтому я поспешил улизнуть, пока никто не видел. Но не успел я дойти до высокого коричного дерева, как показался бежавший навстречу мне ратник в полной боевой форме из парчи, который, завидев меня, рухнул на колени. «Варвары прорвали нашу оборону, генерал Чжэн, командующий войсками на западе, прислал государю срочное донесение». Я мельком глянул на письмо с тремя перьями у него в руках. «А я-то тут при чем. Отнеси это донесение госпоже Хуанфу». Подпрыгнув, я отломил усеянную ароматными цветами ветку коричного дерева и ее концом хлестнул стоящего на коленях ратника по спине. «Меня все эти ваши дела не интересуют, — бросил я, уходя. — Целыми днями преподносите мне то одно, то другое, просто голова болеть начинает, говоришь, варвары прорвали нашу оборону? Так возьмите и выдворите их туда, откуда они пришли».
Бесцельно прогуливаясь по дворцу, я, в конце концов, остановился перед алхимическим котлом покойного государя. Бронзовая поверхность сверкала в лучах заходящего солнца, и мне показалось, что я вижу, как в кипящей жидкости кружится пилюля коричневого цвета. Огонь под котлом давно угас, но над ним поднимался аромат какого-то необычного лекарства и обжигающие клубы пара. Мой красный парадный халат с вышитыми драконами быстро намок: близ алхимического котла покойного государя я всегда обильно потею. Размахнувшись, я хлестнул веткой коричного дерева по поверхности котла, способного вращаться вокруг своей оси, а в это время откуда-то сзади, как призрак, появился старый слуга Сунь Синь, причем так неожиданно, что я даже вздрогнул. На лице его, как и прежде, лежала печаль, а в глазах светилось безумие. Он протянул мне сломанную стрелу.
— Откуда это у тебя? — удивился я.
— С Тунчишань. Оттуда, где гнали зверя. — И он указал на северо-запад. — Это отравленная стрела, — добавил он, и его обветренные губы задрожали, как осенние листья.
Я вернулся мыслями к тому, что произошло на охоте, и в душе снова воцарилось уныние. Было ясно, что покушавшийся пользовался покровительством моей бабки, госпожи Хуанфу, а вот сама отравленная стрела попала в руки спятившего старика Сунь Синя. Непонятно только, где он ее отыскал, и зачем ему вздумалось вручать ее мне.
