— Напугали вы меня до полусмерти, — проговорил Яньлан, когда мы отбежали на какое-то расстояние. Он отпустил мою руку, но лицо у него оставалось бледным. — Циркачи — известные похитители. Если бы вы, государь, на самом деле позволили им увести себя, мне бы тогда не жить.
— И чего тут страшного? Мне вообще кажется, что ходить по канату — занятие более престижное, чем быть императором Се. Это для настоящих героев. — И, поразмыслив о том, какая громадная разница между мной и канатоходцем, я совершенно серьезно заявил: — Не хочу быть государем. Хочу ходить по канату.
— Если вы, государь, станете канатоходцем, я стану эквилибристом на бревне, — сказал Яньлан.
— С каких это пор ты начал рассуждать, как одна из этих старых умниц во дворце? — Я ущипнул его за щеку. Он тут же весь залился краской. — Ну что ты краснеешь? Что ты всегда такой застенчивый, как девица?
Яньлан закусил губу, и глаза у него стали, как у испуганного олененка. «Я виноват и готов умереть тысячу раз, — проговорил он. — Больше не буду краснеть и конфузиться. Не желает ли государь посмотреть на веселье в других местах?»
— Пойдем. Раз уж мы сюда выбрались, надо повеселиться от души.
Напоследок мы с Яньланом побывали на берегу озера Сянлю — озера Душистой Ивы на западе Пиньчжоу. Вот уж где действительно оказался рай на земле. Бесчисленные расписные джонки и сампаны, на которых выводили арии певички и танцевали плясуны, музыка, исполняемая на «шэнах»
[23]
и флейтах «сяо», толпились на воде, публику манили разложенные лодочниками редкие ценности и любопытные вещицы. Тут были шесты для балансировки, маски и другие реквизиты оперных представлений, цветочные корзины, раскрашенные веера, разноцветные флаги, леденцы «рыбки», рисовые пирожки, цветы, распускающиеся в это время года, фигурки из глины и многое другое. На берегу палатки торговцев ломились от завлекательных безделушек: жемчуга и каменья, шапочки и гребни, атласные ткани с золотыми блестками, изделия из слоновой кости, инкрустация, лак и керамика. Глаза просто разбегались, и я вздохнул, пожалев, что не взял с собой серебра. «Если вам чего-то хочется, государь, — объявил Яньлан с таинственным видом, — только прикажите, и ваш раб достанет вам это, не потратив и медяка». Я тут же указал на раскрашенные глиняные фигурки мальчиков на носу одной из лодок: «Добудь мне несколько вот таких». Яньлан попросил ждать его на этом же месте. И я остался стоять под высокой ивой, в душе не очень-то полагаясь на данное с такой легкостью обещание. Но прошло совсем немного времени, и я увидел, как он пробирается ко мне через толпу, на ходу вытаскивая из-за пазухи глиняного мальчика. Потом еще одного, и еще одного — всего четыре штуки. Хихикнув, он протянул их мне на ладонях.
— Они что, краденые? — спросил я, озаренный догадкой, принимая у него эти фигурки. — Как ты умудрился стащить их, когда вокруг столько народу?
— Быстрые глаза, ловкие руки и резвые ноги, — с еле заметной улыбкой отвечал он, почесывая голову. — Третий старший брат научил. Этот украдет все что угодно. Один раз стянул целую свиную тушу прямо из-под носа у мясника.
— Что же ты скрывал от меня такой талант? Знай я об этом, давно бы велел тебе стащить нефритовый жезл жуй у госпожи Хуанфу. А то, может, украдешь для меня позолоченную доску с надписью над городскими воротами Пиньчжоу? — полушутя-полусерьезно проронил я. — Вот ее бы я хотел иметь больше всего.
— Э, нет, так не пойдет. За это головы не сносить, на такое ваш раб никогда не решится. — Яньлан повернулся и, взглянув на берег озера, потянул меня за рукав. — Пойдемте быстрее отсюда, ваше величество, — буркнул он. — А то, боюсь, заметит меня владелец лодки и погонится.
По дороге обратно в подорожный дворец Яньлан тащил меня на закорках, потому что я уже не мог сделать ни шагу. Пробираясь среди веселья городских улиц, мы слышали разговоры о том, что в город приезжает государь Се со свитой. Мне пришлось прикрыть рот, чтобы не рассмеяться. Клянусь, за все свои четырнадцать лет я не был так счастлив и не чувствовал такой свободы, как в тот день. Через какое-то время я сказал Яньлану, что хотел бы изгнать Западного гуна Чжаояна и перенести столицу в Пиньчжоу. «Было бы здорово, ваше величество, — хихикнул подо мной Яньлан. — Тогда я мог бы таскать для вас глиняные фигурки каждый день».
Эти четыре раскрашенных глиняных мальчика потом потерялись во время моей инспекционной поездки, и после того, как мы проехали через множество малых и больших городов царства Се, впечатление от бурного веселья Пиньчжоу и праздника «лабацзе» стало постепенно тускнеть. Однако в серых зимних сумерках, трясясь на ухабах по непролазной грязи сельских дорог, я часто возвращался мыслями к тому канатоходцу в красной накидке и черных кожаных сапожках, его необузданный темперамент читался в улыбке, с которой он изящно и грациозно расхаживал по воздуху. Он казался похожим на горную лань, когда стремительно передвигался по тонкой стальной проволоке высоко над землей. Я также часто вспоминал и смуглого человека, говорившего с южным акцентом, который сказал мне: «Пойдем со мной, мальчик. Я научу тебя ходить по канату».
На западной границе только что выпал первый благодатный снег и сразу же покрыл обширные пространства и обезлюдевшие селения сверкающим белым покровом. Из-за происходивших здесь из года в год жестоких сражений почти все местные жители покинули эти места, и не многие сотни ли не было слышно ни лая собак, ни крика петухов. В этих краях правителем был Северо-западный гун, мой дядя Даюй, жуткий бабник и пьяница, о чем я давно уже был наслышан. В его резиденции я обнаружил несметное количество чанов и глиняных сосудов с вином, не говоря уже об огромном и невероятно глубоком винном погребе. От винного духа, висевшего над всей округой вблизи поместья Северо-западного гуна, кружилась голова и темнело в глазах, а отвратительное, опухшее и красное лицо самого Даюя напомнило мне задницу макаки. Я как увидел его, так сразу и указал ему на лицо: «Ты когда-нибудь задницу макаки видел? Вот твое лицо точь-в-точь как у нее задница!» Даюй расхохотался, однако неудовольствия не выказал. Он распорядился привести танцовщиц, и они развлекали нас музыкой и танцами в большом зале. Среди них оказалось несколько девиц из варваров — с голубыми глазами и носами с горбинкой. Даюй хлопал в ладоши и подпевал им в перерывах между возлияниями. Наклонившись ко мне и дыша перегаром, он выпалил мне в ухо: «По вкусу ли государю эти девицы? Могу прислать их к вам во дворец, в столицу». Я покачал головой. С оголенными животами, покрытыми сверкающей красной пудрой с блестками золота, танцовщицы, кружась и извиваясь в танце, казались еще более прелестными и обворожительными. Я вдруг рассмеялся, потому что снова вспомнил про задницы макак. На сей раз лицо Северо-западного гуна помрачнело. Я заметил, как он закатил глаза к небу и вполголоса посетовал своим слугам: «Чтоб его, этого правителя Се! Ничего не смыслит и знай лишь талдычит про обезьяньи задницы».
Изначально я намеревался на следующий день отправиться к Перевалу Феникса, чтобы осчастливить своим присутствием наших солдат и офицеров. Но с утра пошел сильный снег, и стало жутко холодно. Я устроился на теплой лежанке Северо-западного гуна, закутавшись в шерстяные одеяла, и мне не хотелось делать из поместья ни шагу. Через окно было видно, сколько намело снега, и как слуги готовят экипажи. На своего военного советника Ян Суна, который в назначенное время явился, чтобы поторопить меня с отъездом, я наорал. «Хочешь, чтобы я окочурился от холода? — злобно выкрикивал я. — Никуда я сейчас не поеду! Вот перестанет снег, выглянет солнце, тогда и в путь». Снегопад за окном и не думал прекращаться, а, наоборот, разыгрался не на шутку. Военный советник Ян Сун снова пришел спросить, когда же мы выступаем. На этот раз я так разозлился, что выхватил свой драгоценный царский меч со знаком Пантеры и заявил Ян Суну: «Еще раз явишься понукать меня, в ответ получишь свою голову. В такую жуткую холодину мне неохота куда-либо ехать». Ян Сун стоял у моей лежанки, повесив голову, и на глазах у него выступили слезы, когда он с горечью тихо проговорил: «Как раз сейчас у Перевала Феникса наши воины с высоко поднятыми головами ожидают счастливого момента встречи с императором Се. Если намерения государя меняются по три раза на дню, то и боевой дух защитников перевала неизбежно претерпит такие же изменения. А если предположить, что в царстве Пэн отдадут приказ начинать сражение сегодня, боюсь, Перевал Феникса нам не удержать».
